Утром во время первого штурма тысячник Гаюк-хана применил испытанный прием, погнав впереди своих войск пленных русичей: мужчин и женщин. Пленники, подгоняемые вражескими копьями и хлыстами, карабкались на стену по длинным лестницам, крича защитникам, чтобы те не стреляли, и не кидали в них камни и копья. Дружинники и сами не желали губить своих соплеменников, в большинстве крестьян с окрестных деревень, помогая им перебираться на стену. Полоняне были раздеты, многие без единого клочка одежды. Их нагие тела издали бросались в глаза на фоне темной массы спешенных степняков. Пленники торопливо поднимались по лестницам к гребню бревенчатой стены, ища наверху спасения и от пронизывающего холода, и от безжалостных плеток ворога. Но следом за ними поднимались сотни монгол с копьями, саблями и щитами в руках. А за валом и рвом гарцевали лучники, засыпающие стены Пронска стрелами.
Упорство врагов поражало даже самых опытных дружинников. Идя на штурм, монголы не щадили ни себя, ни врагов, ведь в этом деле даже самый малый успех мог завершиться большой победой. А любая неудача часто влекла за собой крах всего предприятия, делая бессмысленным и время, затраченное на подготовку, и предыдущие жертвы. Защитники сбрасывали сверху тяжелые бревна, от ударов которых ломались лестницы, а облепившие их монголы, падали в глубокий ров, ломая руки и ноги, но враги подтаскивали новые и продолжали упорно карабкаться на высокую бревенчатую стену. Дружинники и ополченцы копьями и веревками опрокидывали лестницы в сторону, топорами и мечами рубили появляющиеся над стеной головы. Прячась за зубцами, лучники посылали стрелы одну за другой. Промахнуться было невозможно — так плотно наседал неприятель. С башен — на врагов выливали кипящую смолу. Вопли обваренных заглушали даже боевой клич новых штурмующих. Но и среди защитников множились раненые и убитые: кто от стрелы, кто от копья, а кто и от острой монгольской сабли.
И все же первый натиск остановили.
После того как пешие полчища откатились назад, с низовьев реки Прони показались густые колонны всего тумена Гаюк-хана, напоминающие трехголового черного дракона: три относительно тонкие извивающихся цепочки авангарда — издали смотрелись как «головы» змея, плавно переходящие в толстое «тело», занявшее все русло от берега до берега. Вражеская конница все прибывала и прибывала, появляясь из дальней дали и, казалось, этому не будет конца. Наконец, когда три «головы» втянулись в становище, наметился конец «тулова» — арьергард, похожий на утончавшийся длинный хвост. Кое-где монгольские полки вдруг рассыпались «крыльями», занимая какую-нибудь деревеньку, стоящую на берегу или осматривая прибрежные холмы, что еще больше усиливало впечатление от монгол — как от сказочного змея Горыныча, напавшего на Русь.
На белом сверкающем снегу темные фигурки далеких степняков выглядели игрушечными. Там, где конница растекалась по округе, ломая свои монолитные ряды, это выглядело куда более угрожающе, нежели упорядоченное движение кавалерии. Такого огромного войска, собранного в одном месте, никто на Руси до сей поры не видывал.
Тысячи и тысячи всадников в коротких шубах и меховых шапках с высоким верхом скакали по льду Прони, оглядывая крепость, протянувшуюся вдоль крутого пронского берега. Некоторые из монгол, видя на стенах защитников, поднимали большие луки и пускали длинные стрелы, издававшие в полете протяжное гудение. Расстояние было столь велико, что дружинники и ополченцы даже не думали прятаться или закрываться щитами, полагая, что ни одна до них не долетит. Однако все стрелы долетели, с коротким чмокающим звуком втыкаясь в бревна крепостной стены, перелетая дальше в город и даже попадали в защитников. Правда, на излете не смогли пробить броню, откованную русскими кузнецами, и лишь одному из добровольцев-ополченцев, стоящем в примитивном самодельном доспехе, стрела угодила в незащищенную шею. Тот, даже не поняв, что случилось, пошатнулся и упал со стены. Витязи торопливо подняли щиты, удивляясь дальностью и меткости нехристей, но следующего залпа не последовало. Всадники развернулись к становищу, оставив немногочисленные дозоры.
В этот день нового штурма не последовало. Подошедшие свежие тысячи обустраивали свои лагеря, расположенные вокруг всего города. Опять всю ночь стучали топоры. Едва рассвело, защитники увидели, что избы окрестных деревень были разобраны по бревнышкам, а вокруг Пронска возникли неведомые русичам сооружения. Мелкие — поближе, крупные подальше, но все они располагались за пределами уверенной стрельбы из лука. Вокруг конструкций копошились враги, впрочем, особо глазастые отметили, что эти монголы по одежде сильно отличаются от воинов. Были там и русские крестьяне, которых плетьми принуждали к самым тяжелым работам — таскать с реки большие камни, поднимать бревна, ворочать непонятные конструкции по указке какого-то важного пешего монгола в синем халате и с болтающимися сзади длинными косичками, которого охранял сразу десяток степных воинов. Этот «синий» строитель постоянно пешком перебегал от одной конструкции к другой, что было совсем не характерно для монголов, но охранный десяток на лошадях неотступно следовал за ним. Из-за кос кое кто даже усомнился — уж не баба ли? Но глазастые уверили: мужик, ибо у него есть седая борода и усы. Правда, бороденка худая, да и усы хоть и длинные, но тонкие. Но по любому — это мужик.