А монголы приближались слишком быстро. Сначала пришло сообщение, что темник Урянх-Кадан захватил Белгород. Город, точнее не город, а приграничная крепость с немногочисленным гарнизоном пала, задержав монгол всего лишь на один день. Ее взяли штурмом, даже не разворачивая осадных машин. Потом прискакал вестник из под Ольгова. Этот город сопротивлялся чуть дольше — целых два дня. Затем потянулись беженцы из под стоящего на отшибе городка Исады. Его тоже плотно обложили, потому что с налету взять не смогли. Монголы разворачивали китайскую осадную артиллерию, чтобы сломать крепостные стены.
Все села вокруг Рязани опустели. Смерды и их семьи кто перебрался в Рязань, кто ушел дальше в Переяславец, кто в заокские леса. Лошадей, скот и домашнюю птицу крестьяне забирали с собой.
Обстановка сгущалась. Стоило Афанасьеву выйти во двор или трапезную, как Юрий Игоревич молча, втыкал в Афанасьева свой взгляд, как бы спрашивая, мол, ну и где же твои войска, князь?
Из-за этих взглядов Афанасьев последний день старался вовсе не выходить из предоставленной ему светелки, то и дело теребил радиста:
— Ну что там?
— Торжок отвечает, что из Силура пока вестей нет. — повторял радист одно и тоже.
Набат, ударивший сразу со всех колоколен, как-то разом подкосил Афанасьева:
— Не успели… — выдохнул он.
Вышел в коридор, стукнул кулаком в соседнюю дверь, где располагались бойцы его сопровождения.
— В ружье! Тревога!
Коридор моментально заполнился выскакивающими красноармейцами, на ходу застегивающими полушубки и шинели, подтягивающими ремни. Топот сапог по лестнице, металлический стук проверяемого оружия.
— Товарищ командир… — сержант попытался отдать рапорт, но Афанасьев перебил его.
— К машинам, сержант. Разобрать пулеметы, гранаты, всех построить во дворе.
— Слушаюсь! — гаркнул сержант и побежал вслед за бойцами.
Афанасьев вернулся в свою светлицу, надел шинель, подпоясался, снял с крюка снайперскую винтовку, кинул вопрошающий взгляд на радиста. Тот лишь покачал головой — пока ничего нового. Подполковник вышел в коридор и направился вслед убежавшим бойцам. Но едва он вышел в сени, сверху раздался крик радиста:
— Товарищ подполковник, есть связь с Силуром, Шибалин на проводе!
Афанасьев в одно мгновение влетел на верх, схватил наушники и микрофон.
Через пять минут, немного успокоенный, вышел во двор. Отыскал глазами рязанского князя. Тот в полном доспехе: в блестящем панцире, на голове островерхий шлем с наносником, на плечах красный плащ, на ногах красные яловые сапоги. Глядя на построенных красноармейцев, пытался изобразить нечто похожее со своими дружинниками.
— Мои войска будут тут через два часа. — сказал подполковник Юрию Игоревичу. — Они уже в шестидесяти верстах от Рязани! Успеют! А пока дай команду, чтобы моих бойцов расположили на Крутицкой башне.
— Почему? — удивился князь
— Мои воины могут уничтожать пеших и конных в зоне прямой видимости в радиусе до одной версты. Для этого им нужно сидеть повыше. Нападение будет со стороны Оки, и башня — лучшее место для стрелков. Всю реку будут держать под контролем.
— Добро. — кивнул Юрий Игоревич.
По команде сержанта неполный взвод бегом кинулся к башне, занимать заранее распределенные позиции.
Крутицкая башня располагалась на самом высоком месте обрывистого берега Оки. Квадратный бревенчатый сруб с дубовыми перекрытиями в три яруса. Каждый этаж соединен с верхним и нижним лестничными пролетами, идущими вдоль стен. На каждом этаже могло разместиться по десятку воинов. Через узкие бойницы, пропиленные в толстых бревенчатых стенах, открывался вид на все четыре стороны. Отсюда была видна вся Рязань: тесовые крыши, укрытые белым снегом, блестящие на заходящем солнце купола белокаменных церквей, деревянная крепостная стена, окруженная высоким валом.