Впрочем, Антонина Дмитриевна была дамой не лишенной такта, а потому не стала сразу же задавать брату неудобные вопросы. Напротив, сначала они мило пообщались за обедом, вспомнив родителей, детство, а также совместные проказы. Затем разговор плавно перешел на знакомых и родственников. Вадим Дмитриевич, однако, был опытным дипломатом и ни на секунду не позволял себе расслабляться. Он знал — раз уж сестре пришла в голову какая-то идея, извлечь её миром оттуда никак получится, а потому с твердостью в душе ожидал рокового вопроса. Но время шло, а престарелая графиня, как будто, и не хотела ничего спрашивать. Наконец, она объявила, что устала с дороги и хотела бы отдохнуть.
— Давай я тебя провожу, — поднялся из-за стола Вадим, но сестра остановила его.
— Не стоит, — мягко улыбнулась Антонина Дмитриевна. — Я помню, где моя комната. Позже мы ещё побеседуем.
— Как скажешь, — пожал он плечами. — Ты что-то хотела ещё узнать?
— А тебе есть, что мне рассказать?
— Нет, — сделал невинное лицо Блудов.
— Тогда я пойду.
— Мне нужно будет сделать несколько визитов. Надеюсь, ты не будешь скучать?
— Нет. Но мне тоже следует кое-кого навестить. Я займусь этим сегодня вечером.
— Хочешь, я оставлю тебе экипаж?
— Это было бы просто чудесно! Но я не слишком тебя стесню?
— Нет, что ты, моя дорогая. Я возьму извозчика.
— Спасибо, Вадик.
— Как давно ты меня так не называла, — растроганно улыбнулся брат.
По гулким коридорам госпиталя решительно шагала миловидная женщина в изящной шляпке с вуалью, скрывающей черты её лица от нескромных взоров. Следом за ней, едва поспевая, шли мальчик-гимназист и гувернантка, ведущая за руку девочку лет шести.
— Вот сюда извольте, барыня, — показал на худо окрашенную дверь провожавший их служитель. — Здесь они, болезные.
— Благодарю, — ответила та и выразительно взглянула на него.
Госпитальный служитель спохватился и, распахнув перед нею дверь, низко поклонился. Женщина с достоинством проследовала внутрь палаты, где лежали пострадавшие при взрыве на полигоне солдаты. Впрочем, лежали только два из них, а третий стоял, облокотившись о спинку кровати, и о чём-то напряженно размышлял.
— Слышь, пехоцкий, о чём ты всё время думаешь?
— Как прожить не работая, — тут же ответил тот.
— Ишь ты, — крутанул головой спрашивавший. — И что надумал?
— Хрен получится!
— Эй, вы, — слабым голосом перебил их второй артиллерист с перевязанной головой. — Не кричите, Христа ради!
— Ты чего, Архип? — изумился его товарищ. — Мы же едва слышно?
— Контузия у него, — хмуро пояснил пехотинец. — Ему сейчас любой звук — хуже выстрела. Кошка пройдет — и то покажется, будто слон топает.
— Эва! — недоверчиво прошептал солдат. — А так бывает?
— На войне, браток, и не такое случается.
— Понятно. Ты, как я погляжу, повоевал?
— Было дело.
Тут со скрипом отворилась в дверь, и в палату стали по очереди входить дама, служитель, а за ними гувернантка с детьми. Солдаты, увидев посетителей, тут же замолчали. Но если лежавшие канониры вытянулись как по стойке смирно, то Будищев просто скользнул взглядом по вошедшим и запахнул посильнее больничный халат.
— Здравствуйте! — обратилась к раненым женщина.
— Здравия желаем, барыня! — нестройно поприветствовали её в ответ артиллеристы, причем контуженный болезненно поморщился.
— Меня зовут Паулина Антоновна Барановская. Я — жена Владимира Степановича.
— Очень приятно, — тихо, почти шепотом, отозвался Дмитрий.
— А вы, вероятно, Будищев?
— Виновен.
— Я пришла справиться о вашем здоровье и поблагодарить…
— За что?
— Но вы спасли моего папу! — звонко воскликнул выступивший вперед гимназист.
— Не кричи, мальчик!
— Что?
— Я говорю, не надо шуметь в госпитале. Тут раненые, им шум мешает выздоравливать.