Любой мастеровой принял бы деньги из рук хозяина с поклоном, но Будищев просто взял купюру и сунул её к себе в карман.
— Когда приступать к работе?
— Вот это — деловой разговор! Даю вам день на обустройство, а послезавтра выходите.
— Как скажете.
— Ну, вот и замечательно, — широко улыбнулся фабрикант, затем помялся, будто хотел что-то спросить, но так и не решился.
— Что-то не так?
— Нет, что вы, — смутился Барановский. — Просто… это вас в полиции?
— Фингал-то? — правильно понял вопрос Дмитрий. — Так это отец Питирим постарался.
— Какой ещё отец Питирим?!
— Священник в нашей деревне.
— Господи, час от часу не легче! А с ним-то что?
— А что ему сделается? — пожал плечами молодой человек. — Здоровый, зараза!
— Гхм. Надеюсь, здесь вы не станете конфликтовать с церковью?
— Ни в коем разе! — Будищев сделал самое честное лицо, на какое только был способен.
Глава 2
Вскоре рабочий день подошел к концу, о чём тут же оповестил очередной гудок. Разнорабочие кинулись убирать цех от стружки и прочего мусора, накопившегося за смену, а мастеровые, сложив инструменты, потянулись к выходу. Те, что помоложе, ещё пытались переговариваться или даже беззлобно подшучивать друг над другом, но люди более степенные, вроде Филиппова, в этих забавах участия не принимали и шли домой.
— Степаныч! — окликнул старика мастер.
— Чего тебе, Никодимыч? — устало отозвался машинист.
— Да вот человека надо бы на квартиру устроить. Не подскажешь ли, к кому можно?
Аким Степанович наклонил голову и обстоятельно осмотрел стоящего рядом с мастером молодого парня, в котором тут же признал умельца, сделавшего из хозяйского ружья адскую машину для убийства. Отметив про себя нахальный взгляд и щегольские усики, мастеровой поморщился и коротко отрезал:
— Не подскажу!
— Да он заплатит! — попробовал новый аргумент мастер, которому хозяин велел помочь новичку с обустройством.
— Коли найдет квартиру, так и заплатит, — отрезал старик. — А негде ночевать, так пусть идет в казарму к молодым…
— Нет, уважаемый, — покачал головой Будищев. — Я в казарме, слава богу, пожил и мне хватило!
— Служил, что ли? — осведомился Филиппов.
— А то! Самую малость до генерала оставалось, да вот незадача — турки ранили!
— Тебе к Еремеевне надоть, — смягчился мастеровой. — Дом у ей пустой, поди, не откажет. Да и в деньгах баба нуждается.
— А ты, стало быть — нет?
— Гневить Бога не буду, не бедствую.
— Ну, вот и славно! — обрадованно вмешался мастер. — Проводи его, Степаныч, сделай милость! Тебе всё одно по пути.
— Ладно, чего уж там! — сварливо проворчал старик и махнул парню рукой, дескать, пошли.
Тот, немедля подхватил свой сундучок и господского вида саквояж, тут же двинулся за ним следом, кивнув на прощание Никодимычу. Правда, мастер уже пошагал восвояси, радуясь про себя, что избавился от обузы.
Некоторое время они шли молча, но скоро Филиппова разобрало любопытство, и он спросил попутчика:
— Воевал?
— Нет, батя, — одними глазами усмехнулся Будищев. — Так, в штабе писарем отсиделся.
— Эва как! — уважительно отозвался старик. — Так ты грамотный?
— Это точно, — чертыхнулся про себя Дмитрий, всё время забывавший, что писарь, в окружавшей его действительности — должность весьма почётная и ответственная.
— Погоди-ка, — вдруг остановился собеседник и удивленно спросил: — А как же тебя турки ранили?
— Случайно.
— Ишь ты, а я думал, ты — герой!
— Нет, батя, мы люди тихие и богобоязненные.
— А под глазом у тебя, видать, от усердных молитв потемнело? — не без ехидства в голосе осведомился машинист.
— Точно, — засмеялся молодой человек.
— Ну, вот и пришли, тута Еремеевна живет.
— Ох, ты ж, — замысловато удивился Будищев, разглядывая покосившийся неказистый домишко с забитым всяким тряпьем оконцем и настежь открытой калиткой, выглядевшей чудно, поскольку ни малейшего забора не наблюдалось. — Прямо избушка на курьих ножках!
Тут на зов Степаныча вышла хозяйка, и сходство с жилищем Бабы Яги стало ещё более полным.
— Чего вам? — хмуро спросила сгорбленная старуха с крючковатым носом и седой прядью, выбившейся из-под чёрного платка.
— Да вот, Еремеевна, человек угол снять хочет. Не пустишь ли?
— Куда мне, — тусклым голосом отозвалась женщина. — Сам, поди, знаешь…