— И это верно, — медленно наклонил голову в знак согласия финансист.
— Я вполне уверена, что Дмитрий сможет составить счастье вашей дочери и уж точно, способен дать ей достойное содержание.
— Моя… м… дочь не нуждается в благотворительности.
— Это, вне всякого сомнения, так, — поспешила вклиниться в разговор Милютина, — но и господина Будищева нельзя назвать охотником за приданым.
— Вот, что я вам скажу, милые дамы, — отвечал им после недолгого раздумья Александр Людвигович. — Если бы к моей дочери посватался граф Блудов, у меня не было бы повода ему отказать, но я никогда не соглашусь на брак своей дочери с безвестным офицером, будь он хоть трижды предпринимателем и изобретателем.
— Неужели вы не желаете счастья вашему ребенку? — воскликнула не ожидавшая такого вердикта Елизавета Дмитриевна.
— Напротив, я только о нем и думаю.
— Я вас услышала, господин барон, — сухо проронила Блудова. — Скажите, могу ли я переговорить с Люсией?
— Разумеется, но ее, к сожалению, теперь нет дома. Они с Людвигом отправились на прогулку.
— Вот значит как, — покачала головой Антонина Дмитриевна, поднимаясь из кресла. — Что же, нам пора.
— Не смею задерживать.
— А как же кофий? — растерянно спросил слуга, только появившийся на пороге кабинета с подносом в руках.
— В другой раз, голубчик, — мягко улыбнулась графиня.
Утро Будищева началось с того, что он заявился на их с Гесей квартиру и под сокрушенное оханье дворника сломал сургучную печать на двери.
— Это же полиция повесила, — попробовал возразить Ахмет.
— А я снял, — невозмутимо парировал моряк.
— Молчи, басурманин, — убежденно заявил швейцар — отставной солдат с медалью за безупречную службу на ливрее. — Их благородие знают что делают!
— Точно, Антипыч! — ухмыльнулся Дмитрий.
Почтение швейцара к офицерам, вбитое в подкорку за долгую службу, было безоговорочным, а то что постоялец не так давно был простым кондуктором, а до того и вовсе, смех сказать, купчишкой, не играло никакой роли. Раз государь произвел, стало быть достоин и неча тут!
— Все же, надо околоточному сообщить, — не унимался татарин.
— И кто тебя держит? — поинтересовался Будищев, проворачивая ключ с неожиданным скрежетом. — Если надо, так и вали со всех копыт, а у меня есть договор на съем этой квартиры и я не собираюсь под мостом ночевать, от того, что полиция ерундой мается!
Дворнику эта мысль показалась разумной и он опрометью бросился вниз, после чего там вскоре раздалась трель свистка. И в самом деле, его обязанность сообщить, а дальше пусть у пристава голова болит о барских делах. А дело Ахмета — сторона!
— Приказания будут, ваше благородие? — почтительно поинтересовался швейцар, почтительно поедая глазами начальство.
— Пожалуй, что нет. Хотя, не знаешь ли, где моя прислуга обретается?
— Как не знать, господин подпоручик. Марфутка, то есть, горничная, к соседям на третьем этаже перешла. Они как раз свою Лушку рассчитали, вот она и подсуетилась. А кухарка бедует. Не нашла еще места себе. Да и расплатиться с ней Гедвига Генриховна не успели. Прикажете позвать?
— Валяй, — кивнул Будищев, входя внутрь.
— Это мы мигом, со всем нашим удовольствием! — вслед ему отрапортовал бывший солдат.
Квартира выглядела нежилой. По полу разбросаны какие-то бумаги, непокрытая чехлами мебель сдвинута в беспорядке, дверцы шкафов распахнуты настежь и все это покрыто толстым слоем пыли.
— Самки собаки! — не удержался Дмитрий, глядя на все это безобразие.
Нужно было что-то решать, то ли собирать прислугу и заниматься приборкой, то ли бросить все к черту и перебраться в другое место, выкинув из памяти этот период жизни. Под ногами его что-то хрустнуло. Наклонившись, он увидел, что это фарфоровая статуэтка, изображавшая не то пастушку, не то танцовщицу. Когда-то она заинтересовала Гесю и он, не раздумывая, купил ей подарок, а теперь маленькая фигурка лишилась руки.
— Твою ж мать! — вздохнул Будищев.
В этот момент в дверь тихонечко постучались, скорее даже поскреблись. Открыв дверь Дмитрий увидел девушку, служившую у них прежде горничной. Судя по всему, дела у нее шли неплохо. Новенькое платье с передником, белоснежный накрахмаленный чепец, еще более покруглевшее с их последней встречи лицо с милыми ямочками на щеках.
— Дмитрий Николаевич, — фальшиво всхлипнула она, — горе-то какое!
— Привет, — хмыкнул он.
— Как хорошо, что вы вернулись, — затараторила она, сообразив, что в ее сочувствии никто не нуждается. — Гедвигу Генриховну как забрали, нас почти сразу выставили. Даже собраться толком не дали, не говоря уж о расчете. А уж мы так за нее с Домной переживали, так переживали, а нам и неизвестно ничего!