— А вы гордец! — не то порицая, не то хваля, заметил адмирал.
— Никак нет. Но цену себе знаю!
— Ладно, — махнул рукой командир порта. — Ведомы мне ваши обстоятельства. Но уж теперь-то родитель должен признать сына. Как располагаете?
— А мне, ваше высокопревосходительство, без разницы. Признает – хорошо, не признает, тоже не пропаду!
— Это вы, сударь мой, зря, — покачал головой Казакевич. — Как ни крути, а графом лучше быть, чем простым дворянином. Ну да бог с ним, с титулом. Не знаю как отец ваш, а государь, помяните мое слово, эдакую службу без награды не оставит.
— Рад стараться!
— А вот эти ухватки оставьте, чай теперь не унтер, — нахмурился адмирал, но потом с благодушной усмешкой махнул рукой, — ладно, пообтешетесь еще. Какие ваши годы. Экзамен будете на мичмана держать?
— Никак нет.
— Как знаете, — с едва заметным облегчением кивнул Петр Васильевич.
Большая часть службы Казакевича прошла в царствование блаженной памяти императора Николая I. Поступив в Морской кадетский корпус вскоре после казни главарей восстания 14 декабря[4], он с тех пор не снимал флотской формы. Служил на Балтике и в Средиземном море. На Тихом океане побывал везде от Гавайских островов до Камчатки. При губернаторе Муравьеве исследовал вместе с Невельским устье Амура. Как и большинство адмиралов, сделавших карьеру под началом великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича, отличался либеральными взглядами, но… пусть выслужившиеся из нижних чинов занимают вакансии в портовых службах, а не в кают-компаниях боевых кораблей!
— Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, — начал Будищев, обративший внимание на странную конструкцию, стоящую на столе командира над портом. — А что это?
Неведомое сооружение, представляло собой прямоугольную плоскость с прорезями для трех винтов, водруженную на четырехколесную тележку. Посреди нее гондола с макетом паровой машины, а позади нечто вроде хвостового оперения. Судя по всему, это было неким прообразом самолета, но уж больно нескладным.
— Ах это, — благодушно усмехнулся адмирал. — Это некоторым образом модель воздухоплавательного судна. Это один из преподавателей Морского корпуса капитан первого ранга Можайский мне презентовал. Он, как и вы, изволите ли видеть, изобретатель. Любопытный механизм, не правда ли?
— Очень!
— Нравится?
— Как вам сказать, господин адмирал…
— Да говорите прямо, не стесняйтесь. Александра Федоровича здесь нет, а я не обижусь.
— Этот паровоз не полетит!
— Вот как? Хотя я, грешным делом, и сам так думаю. Но оставим дела воздушные силам Горним[5]. Как вы, по всей вероятности и сами понимаете, прапорщики в российском императорском флоте над батареями не начальствуют. Посему извольте передать команду капитан-лейтенанту Рожественскому. Он уж кой год в комиссии артиллерийских опытов обретается. Пусть лучше делом займется. Учтите, офицер он весьма требовательный и знающий.
— Как прикажете, — пожал плечами Будищев.
— Кстати, я слышал, что вы категорически отказались сдавать свои митральезы в Бакинский порт. Почему?
— Дело в том, господин адмирал, что согласно контракту, после года эксплуатации они должны быть доставлены на завод-производитель с целью дефектовки и исправления возникших неисправностей. Я не хотел, чтобы у казны были претензии по этому поводу.
— Разумно. Впрочем, вы, кажется, не только изобретатель, но и компаньон господина Барановского?
— Не совсем. У нас с ним совместная гальваническая мастерская, это верно. Но фабрика, произведшая митральезы, принадлежит Владимиру Степановичу и Петру Викторовичу Барановским.
— У вас есть какие-нибудь просьбы?
— Если возможно, ваше высокопревосходительство я хотел бы получить отпуск для устройства личных дел.
— Не вижу препятствий. Войны теперь никакой нет, послужили вы весьма исправно. Сдавайте команду, и можете считать себя свободным. Двух недель вам хватит?
— Так точно!
— Вот и славно. В таком случае, сударь мой, я вас более не задерживаю. Ступайте. И не забудьте подать прошение в департамент Герольдии, о внесении вас в списки дворянства.
Прощание с личным составом батареи вышло трогательным. Будищев оплатил в одном из местных кабаков ведро[6] хлебного вина для своих подчиненных, а матросы по обычаю преподнесли своему теперь уже бывшему командиру икону Николая Чудотворца.
— Спасибо, конечно, братцы, — хмыкнул Дмитрий, не зная, что делать с таким подарком.