Ну и деньги. Он разбогател – по-настоящему разбогател, если не мерить стандартами нефти, – а это означало тепло и уют, и достаточно свободных денег на патроны. Он содержал семь конюшен в четырех штатах и имел связи с тремя десятками ветеринаров по всей стране. Отчасти – благодаря слуху о том, что он бывший герой-морпех (что соответствовало правде), но в основном это объяснялось тем, что у него никогда не было энергии на сутяжничество, он выкладывал правду в самых простых выражениях, и людям, похоже, это нравилось. Далее, он сопротивлялся долгие годы, но в конце концов продал тот участок земли в Арканзасе, на котором его предки жили на протяжении двух с лишним столетий, с тех самых пор, как какой-то парень пришел со своей беременной женой из-за гор в самом конце войны за независимость, – и земля, которую он купил, с последующими приобретениями, принесла неплохие деньги его потомку в седьмом колене. Боб никогда не считал эту землю вложением капитала – просто кусок прошлого, с которым он никак не мог расстаться. Однако определенно это оказалось очень выгодным вложением: вырученная за участок сумма получилась значительной – очень значительной. Это означало, что теперь он мог позволить себе самые разные классные штучки; вот только проблема заключалась в том, что они были ему больше не нужны.
Итак, теперь оставался только один вопрос: что дальше?
Пока что ничего.
Произошло и так уже достаточно всего, посему он полагал, что «ничего» – это просто замечательно. «Ничего» означало трехчасовую прогулку верхом по землям, полностью принадлежащим ему, еще час ухода за лошадью, затем три-четыре часа работы в мастерской над той или иной винтовкой (в этом году – «Чей-так» калибра.375 на дистанции три с половиной тысячи ярдов, и черт его побери, если у него нет в Айдахо трех с половиной тысяч ярдов, где можно будет проверить, на что способна эта красавица). Затем – Интернет, общение по электронной почте со старыми друзьями, разбросанными по всему миру, в том числе журналистами и сержантами в отставке, русскими бандитами, офицерами японских сил самообороны, агентами ФБР, тысячью с лишним бывших морских пехотинцев, родственниками тех, кого нет в живых, кого он любил, кто умер у него на глазах, и так далее, и так далее. Все было просто замечательно. Вот только на самом деле ничего замечательного не было.
– Тебе нужно какое-то занятие, – повторяла ему жена. – Ты не создан для безделья. Дайте Свэггеру задачу – и он раскроется во всей красе. Если же позволить ему дрейфовать по течению, он окажется в вытрезвителе.
– У меня есть задача, – отвечал он. – Я собираюсь полностью износить полозья этого проклятого кресла-качалки.
Вообще-то он мог это осуществить. День за днем, волшебный час с пяти до шести, сидел на крыльце в кресле-качалке, смотря на то, как в прерию приходят перемены, меняются времена года, далекие горы одеваются в снег и сбрасывают его, листья кружатся и исчезают и затем спустя полгода словно по волшебству появляются вновь. Порой дул ледяной ветер, порой мягкий ветерок приносил запахи летних цветов. Ветер дул всегда, резвились олени и антилопы, небо преимущественно было затянуто облаками, но красивыми, похожими на причудливые за́мки, с башнями, подъемными мостами и потайными проходами, сияющими в лучах солнца, клонящегося к горизонту. Ему было хорошо. Честное слово, хорошо.
«Мне ничего не нужно, – говорил он себе. – Моя жизнь кончена, я совершил все, что мог совершить. Теперь я слишком стар и ни черта не могу; остается только смотреть на своих детей и приумножать состояние, хотя они еще не догадываются, какие деньги им достанутся».
Но жена ему не верила.
– Не надо ничего опасного, со стрельбой. В тебя и так много стреляли, и по большей части промахивались.
Когда она говорила «по большей части», все до одного затянувшиеся шрамы, которые он носил на своей шкуре подобно кольчуге, оживлялись и выдавали свои замечания.
– Нужна цель, какое-то занятие, которое доставит тебе удовольствие самим процессом, а затем – завершением, и это станет венцом, после чего ты сможешь встретиться со своим отцом, и тот тебе скажет: «Я тобой горжусь».
– Я слишком стар и слишком устал, чтобы браться за что-либо новое.
– Ты чувствуешь себя старым и усталым, потому что не делаешь ничего нового, а не наоборот. Найди дело, и ты найдешь силы.
– Я уже достаточно насмотрелся на этот мир. К тому же аэропорты теперь стали похожи на лагеря для беженцев.