Наконец в начале июля полк стал на бивуак в довольно богатой деревне под названием Косово, где люди смогли хоть немного отдохнуть. Места вокруг были весьма живописные, природа радовала глаз, а в ключах била чистейшая вода. Правда, эта идиллия омрачалась недостатком продуктов, но русские солдаты относились к подобного рода трудностям с поистине философским равнодушием.
Трое вольноопределяющихся из роты Гаупта сидели, скинув мундиры, на завалинке и неторопливо беседовали, наслаждаясь лучами утреннего солнышка. Алешка Лиховцев, тесно сошедшийся в последнее время с Гаршиным, рассказывал тому о Софье, своей любви к ней и причинах, побудивших его вступить в армию. Тот внимательно слушал своего товарища, иногда чему-то печально улыбался, но в основном молчал. А вот Николаше эта история уже порядком наскучила, и он решил перевести разговор на более насущную тему.
– Черт знает что такое с ценами! – вздохнул он. – Давеча спросил у местных хлеба, так они запросили за маленький хлебец из кукурузной муки целых два франка.
– Франка? – удивился Алексей, на секунду оторвавшись от своей неземной любви.
– Вот именно, ни русских рублей, ни румынских лей не признают.
– Очевидно, османы, отступая, ограбили здешних селян, – предположил Гаршин.
– Ну да, что ни спроси, «нима, братушка, турка взял», – передразнил местных болгар Штерн.
– Врут, сукины дети! – раздался совсем рядом звонкий голос незаметно подобравшегося к приятелям Будищева.
– Дмитрий! – радостно воскликнул Лиховцев. – Эдак можно до смерти перепугать. Откуда ты?
– Только что вернулись из поиска, – усмехнулся тот.
– И где же неприятель?
– В Рущуке, конечно, где же ему еще быть.
– А наши?
– Наши взяли Никополь, Тырново и, говорят, дошли уж до перевалов через Балканы. Вероятно, скоро придет и наша очередь.
– Скорее бы уж, – вздохнул Штерн, – надоело уже тут прохлаждаться. Скоро месяц, как мы на войне, а я еще ни разу не видел неприятеля.
– Насмотришься, еще надоест.
– Отчего вы думаете, будто местные жители лгут нам? – сухо спросил Гаршин, когда восторги встретившихся улеглись.
– Я не думаю – я знаю, – отмахнулся Будищев. – Как только наша армия подошла к здешним местам, местные турки бежали, бросив все свое имущество, включая продукты. Все это добро болгары забрали себе.
– Вы уверены? – широко открыл глаза Алексей.
– Сам видел. Кстати, тех, кто пытался увезти хоть что-то с собой, грабили прямо у околицы.
– А что же вы?
– Ну, а что мы. Приказано с местными в конфликты не вступать. Мы и не вступаем.
– Но вы, вероятно, не слишком осуждаете этих местных жителей? – враждебно спросил Гаршин, которому Будищев откровенно не нравился.
– Совсем не осуждаю, – пожал тот плечами.
– Мне показалось, что среди здешних болгар много мусульман? – вмешался Штерн, чтобы перевести разговор на другую тему.
– Да кто их разберет, – отозвался Дмитрий, – как свиную колбасу жрать или ракию пить, так все христиане. Церкви вот только я здесь не видал. Мечеть большая, а церквушки никакой.
– Турки запрещали болгарам строить христианские храмы!
– Да ладно вам, Всеволод, – попытался остановить разгорячившегося приятеля Лиховцев, – я уверен, что наш друг не имел в виду ничего оскорбительного.
– Вот вы где! – перебил начинавшую разгораться ссору подошедший к ним Шматов. – А я уж обыскался. Здравствуйте вам, господа вольноопределяющи еся!
– О, вся охотничья команда в сборе, – улыбнулся Николай, – и тебе здравствуй, Федя, как служится?
– А ему все едино где, – усмехнулся Будищев, – лишь бы от Хитрова подальше.
– Да уж, – весело рассмеялся Штерн, – своим уходом вы разбили ему сердце!
– Хорошо служится, – пожал плечами солдат, – их благородие господин подпоручик Линдфорс человек не злой. Главное в бою не плошать, а за другое он не сильно спрашивает.
– Вы что же это, в бою побывали? – с интересом стали расспрашивать вольноперы.
– Да какой там бой, так постреляли немного, – тут же вмешался Дмитрий, знавший за Шматовым страсть к рассказам о подвигах, неважно, действительных или мнимых. – Ты лучше скажи, принес?