Вскоре наступавшие роты перемешались, однако продолжали неуклонно двигаться вперед, ориентируясь на артиллерийскую канонаду. Каждый понимал, что надо идти на звуки неприятельских пушек, чтобы там впереди сойтись и вместе атаковать неприятеля.
Наконец деревья стали редеть, и солдаты стали скапливаться на краю леса, ожидая отставших. Но отступавшие турки уже остановились и, заняв все удобные для стрельбы места, принялись осыпать опушку леса градом пуль. Перестрелка усиливалась с каждой минутой. К аскерам присоединились их товарищи, занявшие виноградники у окраины села и ведущие огонь поверх их голов. Русские солдаты все подходили и подходили, и их «крынки» тоже добавляли трескотни в шум битвы.
Тут в османских рядах появился какой-то разодетый паша верхом на прекрасном коне и, размахивая саблей, погнал своих подчиненных в атаку. Те дружно кинулись вперед, но, встреченные пулями, останавливались и откатились назад. Негодующий начальник снова послал их вперед, и снова турки, не выдержав русского огня, отступили.
Будищев все это время размеренно целился и стрелял, стараясь выбирать офицеров или просто самых настырно лезущих вперед турок. Сделав несколько выстрелов, он перебегал за другое дерево и вел огонь с новой позиции.
– А довольно жарко, – раздался совсем рядом голос Линдфорса.
Дмитрий оглянулся и увидел, что командир охотничьей команды во весь рост стоит рядом ним и с азартом палит из револьвера.
– Вы бы пригнулись, вашбродь, – хмуро буркнул он и в очередной раз выстрелил.
– Мажешь, Будищев! – почти радостно закричал подпоручик и, опустошив наконец барабан, плюхнулся рядом.
– Черта с два, – закусив губу, тихонько ответил солдат и снова выстрелил.
Пуля ударила увлекающего за собой аскеров офицера в ногу, и тот как подкошенный свалился на землю, оглашая окрестности жалобными криками. Бегущие за ним подчиненные поначалу едва не затоптали его, но, вовремя остановившись, подхватили за руки и потащили назад.
– Мажешь, – снова воскликнул Линдфорс и, переломив «СмитВессон», начал набивать барабан патронами. – Немного выше бери, и прямо в грудь сукиных детей! Право, не узнаю тебя, ты же вообще не промахиваешься?
– А я и сейчас не промахнулся, – усмехнулся Дмитрий и перезарядил винтовку.
– То есть как, – изумился офицер, – ты что, специально по ногам метишь?
– Вот именно, по ногам, – пожал плечами Будищев. – Убитый что? Лежит тихо, никого не трогает, а раненый кричит, стонет, иногда – плачет. Его надо в тыл тащить, глядишь, вместо одного турка во вражеской цепи троих нет.
– Но это же жестоко, – возмутился Линдфорс.
– Война вообще жестокая штука, на ней убивают. Кстати, вашбродь, от вашей пальбы только шуму и дыму много, поберегите патроны и себя заодно. Не приведи Господь, подстрелят вас турки, кто реляцию писать будет?
Пока ошарашенный подпоручик хлопал глазами, не зная, что ответить на это, Дмитрий перекатился в сторону и, заняв позицию у соседнего дерева, снова открыл огонь.
Тем временем турецкий военачальник, возмущенный тем, что его аскеры в очередной раз были отбиты, выхватил вместо сабли револьвер и принялся стрелять по вздумавшим отступать. Это возымело действие, и турки были готовы снова пойти в атаку.
– Да стреляйте же в генерала! – заорал непонятно как оказавшийся среди болховцев нежинский полковник Тиньков.
Тут же загрохотали выстрелы, однако храбрый паша был словно заговоренный. Пули то и дело свистели вокруг него, одна даже сбила с головы феску с золотой кистью, но сам он оставался невредимым и продолжал воодушевлять своих людей.
– Ну что же ты, – крикнул Будищеву Линдфорс, – стреляй, черт бы тебя побрал!
Дмитрий в ответ лишь тщательно прицелился и, затаив дыхание, спустил курок. Сухо щелкнул выстрел, и турецкий командующий покачнулся и сполз с седла наземь.
– Ура! – закричал подпоручик и выбежал вперед, размахивая «Смит-Вессоном».