— О том же говорится и в пифагорейской доктрине, хотя я ничего не слышал о продвижении, — заметил Алексит. — Лично я всегда знал, что я — воплощение Дедала.
— Человека, который сделал крылья? А его сын утонул, когда попробовал на них полетать? — спросил Сеговак.
— Именно его — великого мастера и создателя этого смертоносного изобретения, если верить легенде.
— А откуда ты знаешь, что ты — новое воплощение Дедала? — спросил Зопирион.
— У меня были видения, говорившие о том, что в прошлой жизни я был им. Подтверждением тому служат мои способности к математике и изобретательству.
Зопирион усмехнулся.
— Это весьма странно, потому что в детстве, когда в школе изучал пифагорейские доктрины, я был уверен: именно я — воплощение Дедала. Совершенно очевидно, что каждый из нас в равной степени может быть, а может и не быть перевоплощением Дедала, но вряд ли одновременно.
— Я знаю только то, что я знаю, — мрачно ответил Алексит.
— Таким образом, какой бы ни оказалась правда, весьма сомнительны наши воспоминания о прошлых жизнях. Возможно, в сокрытии их от нас заключено определенное божественное намерение. В этом трудности метапсихоза. [40] Не помня прошлых жизней, мы продолжаем повторять снова и снова свои глупые ошибки.
— Но я смог вспомнить свою!
— Поздравляю!
Сеговак, пытаясь справиться с нахлынувшим потоком идей, стоял, прислонившись к перилам, и дергал себя за усы.
— А что твой Пифагор говорил о богах? — спросил он Зопириона.
— Практически то же самое, что и представители Элейской школы. Пифагор говорил, что символом бога может быть шар, как самая совершенная фигура. Однако когда дело касается подробностей, человек попадает в сферу неясного, неуловимого, либо признается, что внутренняя природа божественного непостижима. Как бы то ни было, доктрины Пифагора были предназначены только для узкого круга посвященных. Профаны же должны быть уверены в том, что боги непосредственно участвуют в делах смертных, награждая добродетель и наказывая грех. Без этого не простые люди не смогут поступать как должно.
Сеговак засмеялся.
— Проблема состоит необходимости определить, кто эти мудрые философы, и кто есть профаны? Каждый будет думать, что именно он и есть мудрец, а к плебеям относится любой другой!
Зопирион улыбнулся, но такой поворот дискуссии ему понравился.
— О, варвар, тебе нужно быть философом, а не воином! Однажды в Тире я мне довелось услышать и другую доктрину. Вавилонцы утверждали что-то вроде того, что боги — это звезды, или звезды — колесницы богов, здесь я не вполне разобрался. Но события на земле происходят в полном соответствии с их движением по небу.
— Не слишком ли это тяжеловесное утверждение? — спросил Сеговак. — Ведь звезды ходят по небу всегда одинаково, одна за другой. Так какой смысл молиться какой-либо звезде: в любом случае будет двигаться по небу как обычно по строго определенной траектории, значит, события на земле тоже будут происходить такие же, как и раньше. Это ничем не лучше идеи, которую выдвинул почтенный этруск — прости, я забыл твое имя, господин?
— Вибенна.
— Идеи господина Вибенны: насчет того, что у старших богов уже приготовлен развернутый план для всего мира, и все события происходят в полном соответствии с ним. А вы что думаете о богах, мастер Зопирион?
— Думаю, это математические принципы, управляющие вселенной, — ответил Зопирион.
— Но молитва вряд ли поможет человеку изменить эти математические принципы, не более, чем она может изменить разум звезд, или божественные принципы Алексита, или грандиозный мировой план Вибенны.
— Возможно, и нет. Однако если человек узнает, как эти принципы работают и найдет им практическое применение, то это может изменить к лучшему его удел в мире живых.
— А я думаю, что вы все неправы, — вмешался в разговор Асто, помощник капитана. Все это время он негромко раздавал указания матросам. — И если вы извините меня, нечестивца… Вы говорите о поиске истины, о богах. — тут Асто поднял глаза к небу и коснулся рукой груди, губ и лба. — Разве можно поймать кита на удочку или забраться на луну по судовому трапу? Так как же крошечный дух смертного может понять великие замыслы богов? Всем известно: боги сильны, ревнивы и ужасны. Мы для них, как насекомые под ногой человека. Если мы смиренно предаем им свои жизни и даем им все, что они просят, включая наших первенцев, то, возможно, они оставят нас в живых, хотя бы ненадолго. Измерять и взвешивать богов — это просто сумасшествие. Мы должны, не раздумывая, повиноваться им. Если бы хоть один из них подслушал ваши высокомерные разговоры, то запросто уничтожил бы существующий мир с той же простотой, с какой вы задуваете свечку!
— А откуда ты знаешь, чего хотят боги? — спросил Зопирион.
— Нам говорит жрец. А если он не знает, то как он может выполнять свои обязанности?
— Вполне возможно, они ищут личной власти или богатства, — произнес Алексит.
— Это все нечестивое греческое безбожие я не хочу иметь с ним ничего общего.
— Кто это безбожник? — удивился Алексит. — Ливийцы поклоняются бабуинам, и убившего бабуина приговаривают к смерти за безбожие.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — не унимался Асто. — Все, что говорит жрец, не может быть неправдой, иначе боги не позволили бы им жить.
— Иными словами, бог должен быть, потому что так говорят жрецы, а жрецы должны говорить правду, потому что боги вынуждают их к этому? — заключил Зопирион.
— Именно так.
— Алексит, мне кажется, что в логике нашего друга есть трещина, в которую я могу засунуть чуть ли не палец?
— Он принимает на веру то, что он хочет доказать. А аргументы замкнуты в кольцо. Я достаточно умен и обратил на это внимание.
— Вот как! Значит, можно спорить логически, как Критий: жрецы придумали богов для того, чтобы запугать простых людей и подчинить их волю.
Услышав такое богохульство, Асто закатил глаза к небу и пробормотал по-финикийски короткую молитву.
— Ваша логика — не более, чем игра слов. Но у меня есть вера, и это значительно лучше. Моя вера говорит мне, что есть боги, как утверждают жрецы. Здесь логика не нужна. Я знаю , что я прав. Вы, греки опутываете себя сетью слов, как те люди утром на агоре. Я не образованный человек, но я знаю, что половина ваших аргументов относятся не к реальному миру, а к греческому языку. Только потому, что у вас есть слово Тем, Чтобы Стать, вы думаете, что в реальном мире должно быть нечто ему соответствующее. Если вы выучите другие языки, то увидите, что такое соответствие не всегда имеет место быть.
— Мой дорогой! — обратился к нему Алексит. — Неужели ты думаешь, что эллины будут учить варварский язык, вроде твоего финикийского, со странными звуками, исходящими из горла?
— Для представителя столь самонадеянной нации это было бы весьма полезно. Я могу разговаривать с людьми вдоль всего побережья Внутреннего моря. Но из всех греков, с которыми мне довелось встречаться, чуть ли не один господин Зопирион говорит и на других языках тоже. В нашем ханаанском языке нет надуманных слов вроде «Феноменальной вселенной» или «Внутренне присущего бытия». Мы с легкостью обходимся и без них. Клянусь бронзовыми яйцами Мелькарта, хотел бы я посмотреть, получилось бы у Ифбаала продать в Сиракузах 50 амфор вашего Того, Чтобы Стать!
— Есть вещи, имеющие большее значение, нежели вульгарная торговля! — ответил Алексит.
— Например, перерезать соседям горло! Вы, эллины, обожаете это делать! — парировал Асто. — Каждый дурак с копьем в руках может пойти и убить. Но чтобы проложить торговые пути, необходимо мужество и ловкость. Если бы мы, деловые люди, не привозили в ваши гавани товары, что сталось бы с вами, умные философы, статные атлеты и храбрые варвары? Надели бы вонючие овечьи шкуры и зажили бы как луканы в хижинах из тростника и глины вместе со свиньями! Вот так!