Сеговак, держась за перила, наблюдал за игрой дельфинов. Так недавно пышущее здоровьем румяное лицо кельта теперь стало землисто-серым.
— Почтенный Зопирион, скажи, а существовал ли на самом деле некий грек, который изобрел крылья, при помощи которых человек мог летать? — спросил он. — Идея просто гениальная! Жаль только, что бедный человек подлетел слишком близко к солнцу, от жара светила воск растаял, и несчастный рухнул в море и утонул, а был такой умный! Помнится, когда я служил наемником у тирана Гермократа, мне рассказали эту историю.
— Этого человека звали Икар. По крайней мере, он погиб, летая на этих крыльях. Но сделал их Дедал, его отец — уточнил Зопирион.
— Не важно, как кого зовут. Но, думаю, их способ — перелет над морем — гораздо более удобный, чем путешествие на корабле.
— Это просто легенда, — заметил Зопирион. — Не забудь встать с подветренной стороны, если твой желудок выйдет из-под контроля.
— Но это еще хорошая погода, — вмешался в разговор Асто, застенчивого вида помощник капитана. — Если продержится такой ветер, мы прибудем в Мессану быстрее, чем за десять дней. Станет легче, если вы немного прогуляетесь. Видели бы вы, какие страдания приходятся на нашу долю, когда целый месяц дует, не переставая, встречный ветер, или налетает внезапный шторм! Или из глубин поднимаются морские чудища, чтобы напасть на нас!
— Может, не стоит слишком много толковать о чудищах, если вы хотите получать доход от перевозки пассажиров? — заметил Зопирион. — Хорошо ли идет торговля на побережье?
— Не без помощи Сивиллы, — ответил финикиец. — За ее советами люди съезжаются из разных мест, даже издалека, и благодаря этому некоторые убыточные рейсы становятся выгодными. Кампанцы обожают предметы роскоши, но сами торгуют в основном грубым волокном, которое не пользуется большим спросом в Элладе. В отсутствие пилигримов нам пришлось бы возвращаться порожняком…
— Асто! — раздался громкий крик капитана Ифбаала. — Встань у штурвала, порази тебя Мелькарт! [30] Я схожу вниз, посмотрю, что там.
— Иду! — прокричал Асто.
— Ифбаала считают самым отважным капитаном Внутреннего Моря [31]: весной он первым выходит в море и последним заканчивает навигацию осенью. — повернулся Асто к Зопириону. Даже дурные предзнаменования не в силах остановить его. И ничто не ускользнет от его внимания. Он всегда найдет, к чему придраться, даже когда все в полном порядке. Иду!
Помощник капитана низко поклонился Зопириону и убежал, громко топая по палубе босыми ногами. Старый этруск сидел на палубе, вытянув вперед и грея на солнышке искалеченную ногу. Поставив ладонь козырьком, он следил за кружащими над кораблем чайками.
— О чем это вы говорили по-финикийски? — спросил он на ломаном греческом.
— Асто рассказал мне, что наш капитан — настоящий Одиссей, судя по его мужеству и искусности, и ничто, даже дурные приметы не в силах задержать его.
— Тем глупее он и тем хуже нам, — произнес этруск. — Что бы ни происходило, приметы всегда предупреждают нас. Именно поэтому я и слежу за птицами. Я, зилат [32] Тарквиний, умудренный жизнью человек и занимаю важный государственный пост. Я знаю, о чем говорю.
— А что говорят птицы об этом путешествии?
— Ничего хорошего. Кого-то постигнет несчастье.
— Кого именно?
— Пока не знаю, скажу позже, — и этруск вернулся к наблюдению за птицами.
Сеговак стонал, обхватив голову руками. Коринна, прислонясь к перилам, смотрела в сторону берега. Когда корабль миновал пролив между мысом Мизенум и островом Прохитой, с востока открылся безбрежный Неаполитанский залив. Ограниченный слева — за кормой — островом Энария, справа — прямо по курсу — островом Капри, он представлял собой неправильный полукруг. Города и деревни на берегу казались ниткой белых бус на зеленой нитке, а среди них подвесками колье возвышались стены и храмы великого Неаполя, справа от которого неясно вырисовывался темный конус Везувия.
— Как похоже на великую Этну моей родины, — произнесла Коринна. — Но в отличие от Этны, которая дымится и время от времени плюется, эта гора выглядит спокойной.
— Я слышал одно предание о том, как однажды произошло извержение Везувия, — произнес Зопирион. — Но, по всей видимости, огонь вырывается из жерла с благими целями.
От одного жалкого вида Сеговака лицо девушки исказилось.
— Однако мне тоже не вполне хорошо, и голова болит. Я лучше отправлюсь в постель.
Певец тоже выглядел безрадостно. Мужчина и женщина средних лет сидели рядышком на палубе под небольшим зонтом — навесом, который они сами же и соорудили, и флегматично взирали на убегающие волны. По их виду невозможно было догадаться, испытывают ли они страдания. То же самое можно было сказать о мальчугане лет двенадцати, слугах и моряках.
Тем не менее, из-за природной застенчивости Зопирион не решился завязать с ними разговор. В противоположность своему другу, Архиту, в присутствии незнакомцев он чувствовал, что теряет дар речи. Юноша с большим трудом поддерживал светскую беседу. Столкнувшись с незнакомцем, он либо сводил весь диалог к лекции на профессиональные темы, либо впадал в угрюмое молчание, предоставляя инициативу собеседнику.
Сейчас, когда рядом не было людей, с которыми Зопирион мог с легкостью поддерживать беседу, он увлекся наблюдением за волнами: подсчитав их число, Зопирион попытался рассчитать скорость корабля исходя из времени, за которое мусор, плавающий на поверхности воды, проходил всю длину корпуса, а также вычислить объем маленькой каюты на корме. Незаметно его мысли перескочили на странное поведение капитана Ифбаала.
Время от времени он украдкой бросал взгляды на каюту, пытаясь увидеть прекрасную женщину в мерцающем одеянии, характерном для вечного Египта. Но ничего не происходило. Каюта не подавала признаков жизни. Заметив заинтересованные взгляды Зопириона, капитан Ифбаал подозрительно нахмурился, и юноша решительно отвернулся.
День близился к вечеру. Корабль шел узкой протокой в южной части Неаполитанского залива между мысом Афины и островом Капри. Пассажиры достали завтраки (большей частью это были хлеб, сыр и оливки) и принялись за еду. Зопирион, собираясь выбросить косточку от оливки, поднял глаза и столкнулся с сердитым взором Ифбаала.
— Попрошу выбрасывать мусор за борт, мой корабль — не свиной хлев! — прорычал капитан.
Путешественники миновали скопление скалистых островков южнее мыса и тут на палубе появилась Коринна.
— Когда я плыла из Мессаны, мне рассказывали, что это — острова Сирен, мимо которых, заткнув уши, проплывал Одиссей.
— Может, и так. Но другие утверждают, что Сирены находились у Бретонского побережья неподалеку от нашего города.
— Жаль, — она выглядела немного разочарованной.
— Не стоит досадовать, госпожа Коринна. Я не сомневаюсь, что Одиссей на самом деле плавал в этих водах. Но жители половины городов Внутреннего моря пришли к выводу, что для привлечения путешественников и увеличения доходов от торговли будет лучше, если окажется, что именно в их городе происходили те или иные приключения великого героя. В своих поисках они уподобились мальчишке, ищущему блох на собаке. Роются в эпических поэмах, находят разного рода ссылки и знаки. И не важно, что все это очень сильно притянуто за уши.
Подошел Асто, и Зопирион повернулся к нему:
— Где мы остановимся на ночь?
— С таким добрым ветром капитан собирается держать курс на Посидонию. Обычно первую стоянку мы делаем в Салерно или, что еще лучше, в святилище Геры Аргосской. Но на этот раз боги особенно благосклонны к нам.
Коринна вернулась к своему месту на палубе и завела чисто женский разговор с матерью двенадцатилетнего мальчика.
— Почему мы не заходим в Неаполь? Этот порт гораздо больше Кум!