Пробуждение было ужасным. Питер сидел в неудобном железном кресле, его конечности оказались крепко привязаны к подлокотникам и ножкам широкими ремнями. Помещение, в котором он оказался, выглядело, словно пыточная камера из дешёвого исторического фильма: неровный пол, весь в подозрительных бурых пятнах, нештукатуреные кирпичные стены в потёках ржавчины, груды разнообразных приспособлений призванных причинять боль. Питер нервно облизнул мгновенно пересохшие губы. У стены стоял современный конторский стол, за которым сидела неприятного вида женщина, в полувоенной форме мышиного цвета, с эмблемами неизвестного государства на широких погонах. Она что-то быстро писала в толстой конторской тетради, не обращая на пленника никакого внимания.
— Агхщ, — просипел Келлог пересохшим горлом. Женщина оторвалась от писанины и с недовольным видом, взглянула на Питера. У неё было острое крысиное лицо с маленькими злыми глазами, и при виде их, бедняга разом замолк, словно кто-то воткнул в рот плотный кляп. Тюремщица, удовлетворенно кивнула и вновь склонилась над тетрадью. Внезапно, пленнику показалось, что на самом деле, он по-прежнему сидит у себя на веранде, а лучи солнца, как всегда, весело играют в кронах масличных пальм. Женщина нахмурилась, повела плечом, и вид жуткой камеры вернулся вновь. Келлог громко всхлипнул и зажмурился. Из-за стены донеслись глухие удары, словно кто-то старательно выбивал ковёр. Правда, ковёр, не способен издавать такие истошные вопли… Питер покрылся липким, холодным потом и задёргался. Ременные петли держали крепко.
— Простите, — дрожащим голосом начал он, — это какое-то недоразумение, понимаете, я…
С таким же успехом он мог разговаривать с камнем. Тюремщица не поднимая головы, продолжала писать, игнорируя жалобное блеянье пленника. Внезапно удары за стеной прекратились, затем со скрипом отворилась железная дверь, и в камеру вошёл мужчина, абсолютно звероподобной внешности. Его чёрная рубашка с закатанными рукавами была расстёгнута, обнажая широкую грудь, покрытую густой растительностью. Мужчина медленно почёсывал грудь огромной левой рукой. В правой, он сжимал жуткого вида дубинку, с которой на пол, стекали густые тёмные капли.
— Закончил? — не поднимая головы, спросила женщина.
— Ага, — лаконично ответил вошедший.
— Наверное, опять как в прошлый раз? — брезгливым тоном заметила она.
— Да не, как можно… — пробасил мужчина, подходя к жестяному баку, на боку которого висела кружка. Зачерпнув воды, он начал жадно пить. Две струйки, потекли по подбородку и бесследно исчезли в зарослях волос. Оттерев рот, громила крякнул и добавил: — Разве я не понимаю? Три ребра сломал только, и ногу в двух местах, а так ничего.
— Подписал?
— Разумеется, всё подмахнул, как миленький.
— Молодец, — протянула женщина. — Чёрт, как же меня достала, эта канцелярская работа.
— Так чо, мне начинать? — палач внимательно посмотрел на Питера.
— Сейчас погоди, закончу.
По спине Келлога, струями катился холодный пот. Ему вновь, как и двумя минутами раньше, на секунду показалось, что всё происходит не в жутком подвале, а на веранде дома, но потом тёмная волна ужаса, окончательно сломила непрочную плотину здравого смысла.
— Так, вот и всё… — тюремщица выпрямилась, отбросила ручку и внимательно осмотрела пленника. От её взгляда, Питеру окончательно поплохело.
— Я не… я же… что вам…
— А сломай ему для начала пальцы на руке, — равнодушно сказала мучительница.
— На какой? — педантично уточнил палач.
— Да хоть на обеих.
— Подписывать не сможет.
— Ерунда, что ему подписывать, и так всё ясно… В крайнем случае, карандаш в рот засунем.
— Как скажете, — палач повернулся к столу, на котором лежали инструменты, невероятно жуткого вида и начал со звоном их перебирать. Келлог взвыл, словно пытка уже началась.