— Ты про «авось» у Святослава-князя спроси, — съязвил Летко. — Он это слово ой как жалует.
— Тогда позови самого Святослава сватом быть. Ему Ольгерд не откажет, остережется.
— Ты што, с ума свихнулся?! О таком просить. Да князь засмеет меня.
— Кто знает, — загадочно усмехнулся Мина.
А на следующий день великий князь Киевский вызвал к себе молодого воеводу.
— Вот што, ума палата. — Святослав искрил очами. — Езжай-ка с гонцом козарским Зариром к передовым сторожам Дикого Поля и тайно договорись с Харук-ханом о походе на Булгар-град. Гонец скажет ему, где вам встретиться. — Князь прищурился, красивые губы тронула усмешка. — Вот еще што: возьмешь с собой посла Ольгердова. Варяги тож хотят в набег на Талиба-царя идти.
— Сполню, князь, — понурился Летко: больно уж ему сейчас не хотелось уезжать из Киева.
— Што такой невеселый? — лукаво поинтересовался Святослав. — Аль зазноба какая-нито иссушила сердце молодецкое?
— Да нет, князь, — поспешно ответил воевода, и лицо его вспыхнуло жаром.
— Нет так нет! Тогда езжай немедля. Пошли отрока к Ольгерду за послом и завтра с рассветом — в путь.
Утром, ни свет ни заря, в ворота Леткиного подворья громко застучали. Воевода завтракал, уже одетый для дальней дороги.
— Иди отвори! — приказал он Ставру. — Видать, варяги. Зови посла к трапезе.
Ставр ушел. В сенцах послышались шаги нескольких человек, звон булатной стали. Дверь распахнулась и... кусок едва не застрял в горле хозяина: у порога стояла Альбида. Она смеялась, а Летко Волчий Хвост от такого неожиданного явления не мог встать из-за стола.
— Приглашай же, ярл россов, к трапезе! — звонко сказала девушка. — Я не успела позавтракать и голодна.
Воевода поспешно вскочил, повел рукой, приглашая гостей садиться, но выговорить что-либо сразу не мог.
Потешаясь над крайней растерянностью хозяина, Альбида села напротив. Четверка суровых с виду и молчаливых варягов присоединилась к ней.
— Мяса!.. — вырвалось у Летки неожиданно громко. Альбида опять расхохоталась. Русс покраснел, нахмурился и приказал Ставру уже нормальным голосом:
— Неси на стол все, чем богаты!
— Не утруждай себя, ярл. Я пошутила. Мы только что из-за стола. А вот квасу медового выпью для услаждения души. — И она протянула тонкую руку к серебряной кружке.
Летко поспешно, даже слишком поспешно, придвинул к ней глиняный кувшин со сладким напитком.
— Как ты оказалась здесь? — наконец смог он задать вопрос.
— А разве тебе не говорили, что в Дикое Поле поедет посол от норманнов?
— Дак это ты? — не поверил воевода.
— Я, — простодушно, без тени улыбки, ответила княжна, и беззаботные синие глаза ее остановились на лице русса. — А это моя охрана, — указала Альбида на варягов. — Так когда мы поедем? Наверное, пора?
— Да, пора. Ставр, в сборе ли дружина моя?
— Все тут, у ворот!
Так волей судьбы или кого-то другого Альбида была рядом. А он, удалой наездник, бесстрашный воин и искусный дипломат, так и не нашел слов признания в любви; по-прежнему хмурился и краснел, когда северянка обращалась к нему с вопросами...
Мысли воеводы прервал Каменок Шолох:
— Там степняки собрались. Сюда просятся.
Летко поднялся на вал. На противоположном берегу речки, у брода, волновались десятка два кочевников. Увидев богато одетого воина-русса, они закричали:
— Ур-рус-коназ, пусти! Торговать будем! Бараны есть, кошма есть, шерсть есть, кумыс есть!
Летко что-то сказал вполголоса старшине крепости, тот крикнул в ответ:
— Пускай старшой идет сюда! Один! — уточнил он.
Кочевники посовещались между собой. Один из них на высоком поджаром коне взбурлил брод и через мгновение стоял перед насыпью, снизу вверх глядя на руссов.
— Коназ, когда торг будет? — задорно спросил он, сняв баранью шапку в знак приветствия.
— Езжайте в Киев-град. Там много козарских купцов.
— Куява далеко, а мы не купцы. У нас товаров немного. Продаем только то, что имеем лишнего.
— Дак продали бы своим купцам.
— Э-э, нет! Себе дороже. Наши купцы малый дирхем[105] дадут за десяток овец. Урусы больше платят.
— Что-то обличье твое мне знакомо! — пригляделся Летко к кочевнику. — А ты знаешь меня?
— Откуда, коназ-урус? Наши с тобой пути не пересекались. — Хазарин разбойно оскалил зубы.
И все-таки Летко не мог ошибиться, глаз у него был наметанный. Черная густая борода облегала широкие скулы степняка, усы выбриты, ястребиные глаза под густыми бровями глядели дерзко и вызывающе, большой горбатый нос походил на клюв беркута. Во всем обличье кочевника было что-то залихватски-зловещее, в сухом теле ощущалась стремительность гепарда. Он походил на касога[106] или алана, но никак на хазарина.
— Постой-постой. Дак ты ж Бичи-хан!
— Хо?! Узнал меня, Ашин Летко? — осклабился кочевник.
— С коих это пор ты, разбойник степной, стал кошмами торговать? Твое ж дело — кони?
— Нельзя громко говорить. Не хочу, чтобы кто-нибудь услышал.
— Што ж, езжай в ворота, Гостем будь. Эй, сторожа! Пропустите его!
Дозорные опустили легкий дощатый мостик через ров, и Бичи-хан въехал в крепость.
— Заходи в горницу, хлеба преломить, — встретил его Летко.
Кочевник спрыгнул наземь, поклонился воеводе, скрестив на груди руки, и ступил вслед за ним в полутемную мазанку.
— Подай перекусить и жбан медовухи! — приказал Летко Ставру. — Потом стань у дверей и никого не пускай. ..
Когда на столе появилась снедь, Летко спросил:
— Так пошто ты, Бичи-хан, страшишься конями торговать?
— Каган-беки Асмид не велел. Кто ослушается, тому секим-башка. — Кочевник провел ладонью по горлу.
— А тебе-то што до приказов хакан-бека? — усмехнулся русс. — Он же на кол обещался тебя посадить, яз сам о том в Итиль-граде слыхал. Да и не больно-то ты хакан-бека испужался, как мне ведомо.
— Зачем «на кол»? — ухмыльнулся степной атаман, разрывая крепкими зубами кус вяленого мяса. — Эх-ха, вкусно! Что за зверь?
— Медведь.
— Их-ха, — покачал головой кочевник. — Как вы побеждаете такого могучего зверя? Нам его не осилить!
— Так в степи ж он не водится. Где ты мог его видеть?
— Иногда в леса заезжаем, когда дань берем с булгар или буртасов. Там тоже медведи есть. Раз у меня коня задрал. Я саблей его ударил, так зверь чуть не задавил меня. Я на дереве спасся, а воины мои разбежались.
— Счастье твое, — расхохотался Летко. — На медведя, и с саблей? Виданное ли дело! Ты очень храбрый человек!
— Какой храбрый, — вытаращил глаза Бичи-хан. — Когда на дереве сидел, совсем не храбрый был.
— Ну ладно. Хватит. Ты другое скажи: пошто ты вдруг кола хаканова перестал страшиться? Зимой в Итиль-граде яз сам слыхал, што кто тебя споймает живого, тому — сто динаров платы.
— То было зимой, — засмеялся атаман. — А сейчас каган-беки сам дал мне тысячу динаров.
— Неужто?
— Да-да! Не удивляйся, Ашин Летко. Я спас Санджар-хана от смерти...
— Как Санджар-хана?! Он што, заболел?
— Ха! Заболел. Какой-то удалец ударил его саблей, лицо сильно поранил. Все думали: умрет эльтебер! А у меня лекарь-араб был. Я его в набеге захватил, продать хотел. А тут случай такой! Привез я лекаря, он и вылечил пресветлого Санджар-хана. А хан мне прощенье испросил у Могучего. Лекаря, правда, пришлось кагану-беки за так подарить.
— Как же «за так»? Разве тысяча динаров и твоя голова ничего не стоят?
— Тысячу динаров я за жизнь Санджар-хана получил. Так мне и сказали. А голова моя? Фи, всего сто динаров стоит. А что такое сто динаров? Тьфу!
Летко рассмеялся, так и не постигнув логики в размышлениях разбойного хана.