— Благо твое не забудется, князь! — снова поклонился Летко. — Чем мне отдарить тебя?
— Зачем отдаривать? Это на свадьбу тебе от меня...
Когда совет закончился и Летко с Ерусланом вышли из шатра, мимо них пролетел на лихом поджаром коне статный всадник в богатой одежде. Он оглянулся, осклабился, и лицо его Летке показалось странно знакомым. Русс вгляделся пристальней, но наездник исчез в низине неподалеку и только пыль еще стояла в воздухе.
— Ты чего?! — окликнул воеводу Еруслан. — Аль знакомца повстречал?
— Да... Н-нет... Пошли!
Летко напряг память, но тщетно.
«Забудь!» — приказал он себе. Но все время, пока они шли к берегу, садились в челн, переплывали реку, странно знакомый всадник не уплывал из памяти.
— Кто таков? Козарин, печенег, ка... Бес с ним, — бормотал русс вполголоса. — А все-таки... Нет...
На другом берегу, сияя очами, встретила их Альбида.
— Мой храбрый росс! — шагнула она к Летке, и тот сразу забыл про всадника. — Мой любимый, я хочу посмотреть на праздник скотоводов. Ты обещал мне!
— Да, лада моя. Нынче почестей пир будет у князя Харука. Он ждет нас всех в шатре своем.
— Ой, как славно! — захлопала в ладоши Альбида.
— А это тебе подарок от властителя козарского, — передал ей золотую безделушку Летко.
— Какая прелесть! Таких браслетов я еще не видала!
— Деяние умельцев агарянских, — сказал Еруслан. — Только они могут так точить злат камень. Сказывают, правда, и козары в Итиль-граде тож делают...
И вдруг опять в сознании Летки всплыло бородатое свирепое лицо с оскаленным в улыбке ртом.
«В Итиль-граде, што ль, встречались?» — пытался вспомнить русс. Но видение исчезло, а память опять ничего не подсказала ему.
— Что с тобой, милый? — встревожилась Альбида. — У тебя было такое страшное лицо. Я чем-то огорчила тебя?
— Нет, лада моя. Не ты виной тяжким думам моим, а дела ратные. Прости.
— Понимаю... Да, совсем забыла, отец просил тебя прийти к нему.
— Добро! А покамест готовься к пиру козарскому. Скоро поплывем ко князю Харуку. Вон уж и солнышко на закат поворотило.
— Ой, и правда!..
Прежде чем ехать на Харуков пир, Летко Волчий Хвост долго говорил с Ерусланом. Все мысли свои о предстоящих событиях и как подчинить эти события своей воле, воевода высказал простодушному герою:
— Знай, Еруслан, Руси Святой не к делу Булгарию зорить! То козарам все одно. А нам царя Талиба пугнуть надобно, штоб он навек забыл дорогу в наши пределы. Нам крепкий мир с булгарами надобен!.. А ежели промыслом нашим вся земля их огнем да кровью зальется, тогда ненависть взрастет на испепеленных полях булгарских и станут люди стороны сей вечными врагами Руси!
— Понял яз теперича, брат Летко, што к чему, — ответил ошеломленный богатырь. — Вот оно как? А яз и мысль ранее не держал, пошто князь Харук дело к себе поворачивает. Будь покоен, ни одного козарина не пущу через реку.
— То-то. А што до одного града Булгара, так его разорить к делу будет. Раз то столица алиханова, так один Талиб и убыток понесет. Это кара ему за поход на Русь!
— Да-а! — покачал головой Еруслан. — Ну и голову дал тебе Перун! Да ты почище императора ромейского мыслишь!
— Не хвали. То мысли не только мои. Так повелел сам Святослав-князь.
— Вестимо, што князь. Но и ты...
— Ну хватит. Пора на пир собираться. Облачись в наряд красный, как руссу достойно.
— А-а, так пойду, — отмахнулся Еруслан. — Яз нонче хочу с козарскими силачами потягаться. Давненько не тешил силушку молодецкую. В Царь-граде не ведают толку в борьбе, потому супротивников, равных себе, яз не нашел в земле греческой. А у козар ухваткие есть робята, мне под стать. И побратим мой, агарянин Назар-бек, хочет в потешном поединке сойтись с кем-нито.
— Ну-ну, погляжу...
Пир удался на славу. В застолье руссы и хазары хвалы изрекали друг другу. Потом пытали силу и ловкость. Воевода взял приз — скакового коня: ни один степняк не смог показать такой сноровки в седле, такого владения мечом и кинжалом, какими поразил воображение извечных наездников «коназ Ашин Летко».
Хазары были благодарными зрителями. Они искренне восхищались ратным мастерством воинов, будь то свои хазары, или руссы и варяги.
Даже конунг Ольгерд тряхнул стариной. Одним махом тяжелой секиры он разрубил бревно в ногу толщиной. Многие тщеславные хазарские богатуры пытались сделать то же, но отходили удрученные неудачей. Пожалуй, только Еруслан мог бы превзойти подвиг Ольгерда, но, уважая конунга и желая победы в этом упражнении ему, богатырь махнул рукой:
— Не-э! Сие не по моим силам!
А когда хазарские богатуры стали посмеиваться над ним, русс-исполин вызвал их всех в борцовский круг. Через четверть часа пять самых могучих пехлеванов под напором Еруслановой силы оказались на лопатках. Укладывая их одного за другим, богатырь приговаривал:
— Несилок! Зелен! Молока змеиного не пил! Куда тебе супротив русского могута!
Альбида по-детски радовалась успехам победителей и даже сама взяла с руки лук. Но... с кочевниками в таком деле никто совладать не мог...
Веселый пир затих глубокой ночью. Руссы садились в челны, когда луна сместилась уже далеко к западу. Но восток еще был мрачно-черен, как это всегда бывает перед рассветом.
Когда Летко вступил в челн, то подумал с горечью: «Сторожит дочь свою князь Ольгерд. А ночь хороша и голова кружится от хмеля любовного. Вот бы... эх-ха!» Спросил вслух:
— Мина! Альбиду не видел?
— С отцом она!
— Как бы повидаться с ней, когда все уснут, а?
— До свадьбы и мыслить не моги! — яростно зашептал сотский. — Аль врага смертельного в Ольгерде узреть хочешь?
— Пошел он к лешему! — выругался Летко. — Больно яз его испужался! Тут как сама Альбида решит. А ночь все тайны спрячет, а?
— Нет! И не проси!
— Ну ладно, — тяжело вздохнул влюбленный витязь. — Придется потерпеть. Эх-ха!..
Утром, едва горизонт зарумянился, в дом воеводы муромского Любима Гуляки, где ночевал Летко, ворвался конунг Ольгерд. Он кипел гневом, пальцы судорожно сжимали рукоять тяжелого франкского меча.
— Ты оскорбил меня, росс! — загремел с порога норманн.
Враз побледневший Летко вырвал из ножен кинжал.
— В чем дело, вар-ряг? — спросил он с угрозой.
— Я доверился тебе, а ты нарушил клятву крови!
— Ты измышляешь, князь! Да, я росс! А посему не привык, штоб меня поносили зря. Ежели ты сейчас же не объяснишься, — Летко поднял кинжал, — то клинок сей заставит тебя замолчать! Так поноси ж меня, вар-ряг, коль по-иному ты речить не умеешь! Ну! Яз жду!
Ольгерд со звоном обнажил меч.
— Где моя дочь, росс?! Ты похитил ее!
— Дочь? — опешил Летко. — Дочь?.. Што-о?! Так она ж с тобой была! Ты... ты... што, князь? — внезапно побледнел воевода. — Как понимать, «где дочь?».
— Так ее с тобой не было? — сразу остыл Ольгерд. — Где ж она?
— Разве не в твоем челне переплыла Альбида реку?
— Нет. Я думал, она с тобой!
Страшная догадка вдруг озарила Летку, рука его разжалась, кинжал выпал и глухо стукнулся о глинобитный пол.
— Где козары?!
— Должно быть, там же...
Летко ринулся в дверь, едва не сбив с ног Ольгерда. Как он добежал до городской стены, как взлетел по крутой лестнице на воротную башню, воевода не помнил. И только глянув на пустой противоположный берег, где все еще дымились остатки костров, он внезапно вспомнил вчерашнего знакомца:
— Хан Бичи! Это он, Бичи-хан!
— Что ты сказал? — словно сквозь вой бури услыхал Летко голос Ольгерда.
— Бичи-хан! Конокрад и тать степной! Это был он! Он! О-о, Дажьбог! — протянул Летко руки навстречу встающему солнцу. — О-о, бог Солнце! Освети разбойный путь врага моего! Перун-громовержец, порази дерзкого огненной стрелой своей! Кто поможет мне?! О-о, горе!