— Ур-рыс-сшаман! Красный джинн! Иблис! — Ив зависимости от того, какую веру исповедовал хазарин, он призывал в защитники Тенгри-хана, Адоная, аллаха или Иисуса Христа.
Однако сам каган-беки не разделял мнения своих подданных или это мнение просто-напросто не дошло до его ушей. Встретил он заложника строго.
— Утро наступило, коназ Ядре! — заявил Асмид-каган без обиняков, минуя приветствия. — Я хочу знать твое слово. Говори! И думай о том, что язык твой — твоя жизнь или смерть!
— Што ж ты хочешь от меня, хакан-бек Козар-ский? — спросил воевода с той усмешкой, которой страшились его друзья и враги.
— Как, ты забыл наш вчерашний разговор? — вскипятился степной властелин.
— А-а, вчерашний, — зевнул Ядрей. — Так то же вчера было!
— Какая разница?
— Так вчарась ты над тьмой-тьмущей воев стоял, а нонче у тя их и четырех тысяч не наберется. Отселева и речь иная.
Беки стояли поодаль, опустив глаза. Только Амурат-хан сердито смотрел на ненавистного толстяка уруса, такого смешного и нестрашного с виду...
— Помоги мне выбраться из Саркела, и я озолочу тебя! Таково было мое предложение, — вынужден был напомнить каган-беки.
— Не-э, друже. Яз на то не согласный.
— Тогда ты умрешь!
— Все к тому придем, — равнодушно ответил Ядрей. — Яз нонче помру, а ты завтра! А мож, наоборот. Только знай, хакан-бек, Святослав-князь с живого кожу с тебя сдерет, коль яз погибну по твоей воле.
— Меня еще победить надо! — криво усмехнулся Асмид, хотя лицо его посерело от страха. — Сто тридцать лет стоит Саркел, и за это время ни один чужестранный воин не ступил в его ворота. Чем каган Святосляб счастливее других?
— Святослав — бог битвы! — гордо выпрямился русский воевода. — Недолго устоит твердь твоя, коль великий князь захотел сокрушить ее!
— Пусть пожалеет своих богатуров! — нервно проговорил Асмид. — В прошлом году, зимой, когда лед сковал реку и путь к стенам Саркела стал доступным, два тумена печенегов сломали зубы об эту крепость! А у кагана Святосляба осталось всего-то десять-пятнадцать тысяч воинов. Стены же эти летом, окруженные водой, неприступны!
— Неприступны? Как знать. Вот когда Святослав-князь на приступ пойдет, так проведаешь, каково испытывать гнев его. Белая Вежа падет через два-три дня! — твердо заявил воевода Ядрей.
Каган-беки Асмид презрительно скривил полные губы, потом отвернулся от русса и надолго задумался...
Амурат-хан едва сдерживал себя от ярости и порывался внезапно вырвать меч и поразить ненавистного уруса. Но хотя он и был твердо уверен в благосклонности к нему кагана, вчерашняя расправа со стражниками все же сдерживала благородный порыв бека.
Остальные ханы молчали, и было видно, что слова предупреждения, высказанные заложником, не минули их ушей...
Наконец каган-беки очнулся от дум:
— Я понимаю, днем выбраться из Саркела незамеченным невозможно: реку и канал стерегут кумвары уру-сов. Уйти отсюда можно только ночью. У тебя, коназ Ядре, есть еще время обдумать мое предложение. — Каган пытливо глянул в глаза заложника. — Но как только темнота опустится на землю, твой язык должен будет сказать: «Да!». Если же с него не слетит слово благоразумия, тогда слетит голова с твоих плеч! Эй, отведите его в зиндан[148]! Во мраке каменного подземелья голову упрямого скорее посетят светлые мысли!
Те же воины, что сторожили Ядрея в юрте, отвели заложника в башню и в корзине опустили в каменный мешок. Все четверо вздохнули облегченно, когда железная створка люка с колокольным громом захлопнулась за страшным урус-шаманом. Они позвали муфтия[149] и попросили его наложить на подземелье заклятие аллаха. Когда мулла сделал это, стражники совсем успокоились.
К полудню воинов сменила другая четверка. Эти уселись в кружок на каменном полу и с азартом предались игре в кости. А первые сторожа разнесли по крепости весть:
— Коназ-джинн сидит в западне, а над ним, помимо железный крышки, довлеет еще и заклятие аллаха всемогущего и карающего!
Мусульмане повеселели, а язычникам стало еще тревожнее.
— Только Тенгри-хан, давний и истинный бог хазар, может удержать колдуна взаперти. То-то еще будет?! — предрекали кара-хазары.
Весь день четверо первых стражников наблюдали с башни за погребальным обрядом урусов на другом берегу и радовались гигантскому огню:
— Ой, да! Много богатуров потерял каган Святосляб в ночной битве! Значит, Саркела ему не взять. С нами каган-беки Асмид, и если не к нам, то к нему на выручку через несколько дней слетятся тумены хазарских богатуров!
— Слава кагану-беки Могучему и Непобедимому! — вопили воины, ликуя над русской бедой и не замечая, как вниз по реке плыли тысячи трупов их павших товарищей.
Асмид слушал эти возгласы и все больше утверждался в мысли, что Саркел урусам не взять...
Купеческое дело приучило Ядрея к терпению. Он полагал, что предаваться унынию в его нынешнем положении нет никаких причин. Воевода видел сегодня: каган дорожит лишь своей жизнью и меньше всего думает о других. Это виденье позволило построить план, как выйти из беды. И опять Ядрей сказал себе: «Урак давно бы срубил мне голову. А этот...» — И он пренебрежительно сплюнул в темноту.
Положение заложника ухудшилось, конечно, и это говорило прежде всего о непостоянстве характера кагана-беки Асмида. «А ведь он властитель козарский! — размышлял Ядрей. — Быть ему биту, коль прямо ходить и мыслить не умеет!»
Шло время, заключенный проголодался, но понял, что еду ему сегодня вряд ли принесут.
— Добро, хоть воды вдосталь. — Ядрей подставил ладони под струю, текущую из стены, и с удовольствием напился.
Вода не задерживалась в подземелье, а уходила куда-то, и в углу узник нащупал сухое место. Сел, задумался...
Глава вторая
Удача, улыбнись умному!
Четверо стражников, стоявших ночь перед юртой урус-шамана, к вечеру сменили товарищей в башне. Заклятие аллаха надежно охраняло аманата, и они предались азарту той же игры. Но вскоре их непорочное занятие было прервано приказом кагана-беки — привести коназа Ядре.
Стражники с лязгом и громом откинули железную крышку, и один из них крикнул в горловину люка:
— Эй, урус, ты жив?!
Каменный мешок отозвался глухим могильным эхом. Ответа не последовало.
— Эй, ур-рус, заснул, что ли? Влезай в корзину, мы поднимем тебя! — Стражники прислушались.
— Может, он задохнулся там? — высказал догадку один из воинов, рыжий и самый трусливый. — Тулуйбек, спустись, посмотри.
— Ты кто, чтобы приказывать мне?! — взвизгнул испуганный молчанием узника Тулуйбек. — Сам лезь!
Пока «мужественные богатуры» бранились, обвиняя друг друга в трусости, в комнату ввалился запыхавшийся Амурат-хан.
— Почему вы визжите тут, сыны ослов, и заставляете ждать Могучего? Молчать! Где урус Ядре?!
— Он не откликается! — хором возопили стражники.
— Ах так! — побагровел хан. — Дайте факел и опустите меня в колодец.
Стражники повиновались с радостной поспешностью.
— Опускайте, бездельники! — рявкнул бесстрашный Амурат.
Воины заскрипели воротом. Через мгновение из глубины прилетел яростный рев:
— Разини! Проклятье на ваши глупые головы! Здесь пусто! Поднимай!
Стражи онемели от ужаса и не сразу поняли, что от них требуется. Хану трижды пришлось повторить приказание, прежде чем его подняли наверх.
— Вы продались урусам, сыны гюрзы! — кричал доблестный бек. — Вы выпустили врага Хазарии, потому что он посулил вам мешок золота! Где урус Ядре?! Отвечайте или ваши ослиные головы слетят с плеч!
— Бо-бо-ба! — лепетали сторожа, и лица их синели от непередаваемого ужаса.
— Отвечать! — ревел Амурат-хан. — Говори ты, — ткнул он острием меча в грудь Тулуйбека.