Когда он приехал забрать меня из больницы, я знал, что между нами ничего не будет по-прежнему. Теперь между нами был пузырь. Дэнни по-прежнему пытался шутить, но мы оба слышали напряжение в его голосе. Каждый раз, когда он говорил, это напряжение практически сбивало меня с ног.
Тишина больше не была уютной.
Мне хотелось, чтобы он сорвался на меня — сказал мне, какой я провальный друг. Но это было бы эгоистично, потому что мне стало бы легче. Вместо этого он оставался внешне послушным лучшим другом.
— Я могу взять его с собой? — спросил я у него, когда он вывез меня из больницы в инвалидном кресле.
Он без вопросов знал, о чём я говорю. Сейф под моей кроватью. То, что я иногда доставал посреди ночи, когда был один, чтобы посмотреть на ствол.
— Не думаю, что его пропустят на самолёт, — ответил он.
Моё сердце будто провалилось.
— Ты можешь…?
— Да. Я о нём позабочусь. Он будет на месте, когда ты вернёшься.
Возвращая меня к настоящему, Мэллори спросил:
— Как вы, мальчики?
— Устали, — ответил Дэнни, подходя к отцу и обнимая его.
Поездка из аэропорта до дома Мэллори была неуютной, мягко говоря. Я лежал на боку на заднем сидении, с вытянутыми ногами, пока Дэнни вёл машину и слушал по радио рок с помехами.
Когда мы приехали, Дэнни вышел из машины и открыл багажник. Спустя мгновения я услышал, как тот захлопнулся, и Дэнни подвёз коляску. Я неловко пересел в неё, используя здоровую руку и ногу.
— Ты выглядишь истощённым, — сказал Мэллори.
Мой взгляд поднялся, и я понял, что он смотрит на меня.
— Так и есть.
— Пойдёмте внутрь, — сказал он нам с Дэнни.
Без лишних слов, мы втроём — Дэнни вёз меня на коляске — дошли до дома.
Подниматься по ступенькам крыльца было неловко. Но и близко не так неловко, как я себя почувствовал, когда увидел двойной пролёт ступенек, ведущих в спальни наверху.
— Я собирался освободить для тебя комнату внизу, но там мало уединения, — сказал Мэллори. Мы вместе стояли у лестницы, глядя наверх. — И ночью внизу становится чертовски холодно.
— Не думаю, что я смогу подняться по всем этим ступенькам, — признался я. Говорить это было больно.
Но Мэллори просто посмотрел на меня.
— Я могу тебя отнести.
— Я так не думаю.
— Брось, Эйс, — встрял Дэнни. — Как ещё мы поднимем тебя наверх?
— Никогда не чувствовал себя таким инвалидом, — пробормотал я.
Мэллори вздохнул, глядя на меня, но уголки его губ растянула лёгкая улыбка. Он потянулся за голову и потёр свою шею сзади.
— Вот, что я тебе скажу, — произнёс Мэллори, но его голос затих.
Он повернулся к Дэнни, положил одну руку ему на спину, другой подхватил под колени и буквально сбил его с ног.
— Какого чёрта!
Мэллори рассмеялся. С Дэнни на руках, он поднялся по первой лестнице и исчез за углом. Оттуда, где я стоял внизу, я слышал эхо причитаний Дэнни в коридоре.
Спустя мгновения, Мэллори спустился по лестнице и встал передо мной.
— Твоя очередь. Хорошо?
Я не смог сдержать улыбку. Она была слабой, и натянуть её было так же тяжело, как сдвинуть горы, но она была. Простой жест Мэллори потянул за струны моей души.
Я неловко встал с кресла, опираясь на здоровую ногу. Мэллори осторожно поддерживал всю верхнюю часть моего тела и следил за тем, чтобы моя загипсованная нога не билась о стены. Он медленно нёс меня по лестнице, и никто из нас не говорил ни слова.
Когда мы поднялись наверх, он поставил меня к стене, слегка улыбнулся и пошёл обратно вниз за моим креслом.
Дэнни облокотил меня на своё плечо и отвёл в комнату, где я останусь на следующие несколько недель. Это была не та же комната, в которой я жил раньше, — она была больше, с большой кроватью, прижатой к дальней стене, на которой находились два больших окна.
Как только я рухнул на огромную кровать, мои глаза невольно начали закрываться.
Какое-то время спустя я проснулся от приглушённых звуков разговора и мягкого сияния садящегося на улице солнца. Мгновение я думал, что всё ещё нахожусь в маленькой больничной койке. Но матрас подо мной был мягче, и когда мне, наконец, удалось открыть глаза, я увидел, что из моих рук не торчат никакие трубки.
Я тяжело вздохнул и снова закрыл глаза.
— Дело не в тебе, Дэнни.
Сквозь туман сна и, несмотря на приглушённый тон их голосов, я слышал, как Мэллори и Дэнни напряжённо спорили в коридоре.
— Я знаю, — огрызнулся Дэнни. — Но это не значит, что это честно… или правильно.
— Люди справляются с вещами по-разному, сынок.
— Он мог бы мне сказать. Я его лучший друг.
После краткой паузы, Мэллори ответил:
— Он не был готов.
— Боже, папа. Мы уже много лет лучшие друзья. Я не стал бы думать о нём хуже. Как он мог так подумать? Он не знает, как сильно я забочусь о нём? Он думает, что я такой придурок, что буду относиться к нему как-то по-другому?
— Дэнни, — голос Мэллори был терпеливым. — Дело не в тебе.
— Если бы он мне рассказал, ничего этого не произошло бы. Он не ушёл бы в тот переулок с парнем, чувствуя, что должен прятаться.
— Может, и нет.
— Я так чертовски злюсь на него.
— Нет, не злишься.
— Но мне больно. Очень больно. Я ничего от него не скрываю. Он единственный, с кем я говорю о маме, и… — у него перехватило дыхание.
Мне хотелось перестать их слушать, но я знал, что не могу.
Дэнни был прав, конечно. Я причинил ему боль бездействием. Но дело было не в том, что я ему не доверял. Это было нечто совершенно другое. Может, я не доверял вселенной. Может, не доверял себе.
Даже тогда, пока я лежал в кровати и слушал, как мой лучший друг изливает сострадание в коридоре, я знал, что будь у меня выбор, я всё равно не рассказал бы ему.
В уголках моих закрытых глаз начали собираться слёзы.
— Арчер.
Когда я поднял взгляд, Мэллори стоял рядом с кроватью, глядя на меня. Наши взгляды встретились. И это было нечто, потому что Мэллори сделал паузу, как раз когда собирался заговорить. Но для нас с Мэллори не было никаких слов. Между нами прошёл ток, как когда ты ходишь по магазину и видишь кого-то в такой же майке, как у тебя. Это осознание чего-то общего.
Между нами это была душевная боль длиною в жизнь.
Мэллори бросил взгляд в сторону двери, а затем обратно на меня.
— Он не будет злиться. Ему просто больно.
— Он прав, вы же знаете.
— Насчёт таких вещей нет правил, Арчер.
— Каминг-аут?
— Чувства.
— Я должен был ему рассказать.
— Рассказал бы сейчас, зная то, что знаешь?
— Нет, — честно ответил я. Я начал нравиться себе ещё чуть меньше за то, что сказал это вслух.
Но Мэллори просто кивнул.
— Люди чувствуют то, что чувствуют, и справляются с этим лучшим способом, который знают. Нет правильного или неправильного, когда дело касается боли.
— Но есть правильное или неправильное, когда дело касается дружбы.
— Арчер, — твёрдо произнёс он. Его голос был резким и командирским. Я тяжело сглотнул. — Это не твоя вина.
— Мне просто хотелось…
Чего мне хотелось? Никогда не видеть того взгляда в глазах Уильяма? Уйти от драки? Чтобы Дэнни не узнал, что я гей? Или чтобы мои родители никогда не уезжали в ту поездку?
— Мне хотелось бы не причинять ему боль.
— Ох, Арчер. Мы всегда причиняем боль тем, кого любим.
— Как вы думаете, почему так?
— Чтобы мы знали, что они нас тоже любят.
Я повернул голову и выглянул в окно на верхушки заснеженных деревьев и белизну неба вдали.
Я чувствовал взгляд Мэллори на своём лице.
— Ты всё ещё немного потрёпанный. Губа разбита, синяк под глазом, царапины на челюсти. По крайней мере, всё заживёт.
Я фыркнул.
— Это не важно.
Спустя мгновение Мэллори произнёс: