Маленькие моменты удовлетворения не стоили этой сокрушительной боли. Жизнь не стоила этого. Как могло быть иначе, когда люди, которых я любил больше всего в мире, стали призраками.
Я не был в порядке.
Я не был в норме.
Я никогда не буду в норме.
— Арчер.
Каким-то образом сквозь тьму своих собственных мыслей я услышал голос Мэллори.
В то время как мой мир сжимался вокруг меня, я повернулся посмотреть на него. Он не смотрел в ответ, просто опустил взгляд на свои руки, которые лежали у него на коленях. Тогда я понял, что Мэллори страдал от собственной боли. Большинство людей, которые не носили в себе такой боли, как наша, не понимали, как с этим справляться. Они обнимали нас, успокаивали и говорили, что всё будет нормально, когда мы знали, что не будет.
— Дэнни сломал руку, когда ему было шестнадцать. Первая кость, которую он сломал в жизни. Он тебе рассказывал?
Я покачал головой, не в силах говорить.
— Выбирался из окна спальни девушки, — фыркнул он с улыбкой на лице. — Конечно же, нарушил комендантский час. Сломал руку, к счастью только в одном месте. Выпрыгнул прямо из окна её спальни на дерево и промахнулся футов на десять минимум. Мог бы голову себе проломить или шею свернуть.
— Похоже на Дэнни.
— Я помню, как мне позвонили посреди ночи. Он разбудил родителей девушки своими воплями. Они отвезли его в больницу и позвонили мне. Когда я его увидел… Боже, это больно. Он выглядел таким разбитым.
— Что вы сделали, когда увидели его?
Он повернулся посмотреть на меня.
— Я рассмеялся.
— Что?
— Может, это было от радости, что я видел его там — относительно нормальным, учитывая все обстоятельства. Может, я просто свихнулся. Но я рассмеялся, и когда это произошло, он тоже начал смеяться. Выражение его лица посветлело. Конечно, позже вечером дома я расплакался, когда он лёг спать. Но теперь он любит рассказывать людям о том, какой я монстр — в шутку, надеюсь. О том, как его отец приехал забрать его после того, как он сломал руку, и только и делал, что смеялся.
— Забавно, какие у нас остаются воспоминания.
— У меня здесь воспоминаний целая жизнь, — он постучал пальцем по своему виску.
— Вы слишком молоды, чтобы у вас была целая жизнь воспоминаний.
Когда он улыбнулся, это выглядело немного слишком натянутым. На это практически было больно смотреть.
— Ты голоден? — спросил он.
— Да. А вам сегодня не нужно на работу? Я сам могу разобраться.
— Нет. Я ненадолго закрыл магазин. Преимущество быть самому себе начальником.
— Верно. Дэнни раньше говорил, что у вас свой магазин. Но я не совсем уверен, что хорошо все помню. Извините.
— Тебе было о чём думать. Не переживай об этом. Вот, что я тебе скажу: как насчёт того, чтобы мы спустились вниз, и ты примешь душ в ванной на первом этаже, а я начну готовить завтрак?
— Конечно.
Когда пар обжигающей воды наполнил большую ванную так, что я почти ничего не мог видеть, я потянулся со стула, на котором сидел, и выключил краны. Так я теперь принимал душ — сидя на стуле. Это было лучше, чем альтернатива: просить кого-то помочь мне принять душ.
Едва справившись, я открыл дверь душа и вышел, стараясь не биться своими гипсами.
Я встал перед зеркалом, потянулся и стёр пар со своего отражения. Человек, который смотрел на меня в ответ, выглядел истощённым. Я выглядел так, будто неделю не спал. Мой взгляд перешёл от бледно-светлых волос к пустоте моих глаз. Оттуда он опустился на моё плечо. Теперь на нём были шрамы, и цвет кожи из-за заживающих синяков был слегка другим.
Я вздохнул и закрыл глаза.
В дверь раздался тихий стук.
— Помощь нужна?
— Да. Минутку.
Шатаясь, мне удалось натянуть боксеры, растянутые спортивные штаны и огромную белую футболку. С нижним бельём было сложнее всего, потому что они никак не были похожи на растянутую одежду, но я ни за что не позволю Мэллори помогать мне одеваться.
Когда я открыл дверь, он стоял у противоположной стены, скрестив руки на груди, повернув голову в сторону, пока смотрел в заднее окно.
Его профиль был практически жестоким, челюсть была сжата, а брови нахмурены. Рукава его рубашки были закатаны до предплечий, обнажая напряжённые мускулы под его кожей. Его тёмные, практически чёрные волосы были почти полностью сбриты по бокам, но сверху и спереди были длиннее, и перед глазами свисали несколько свободных локонов.
Когда он заметил, что я стою как идиот и смотрю на него, он перевёл взгляд на меня и улыбнулся.
Мгновение я думал, что слышу в ушах громкий грохот своего сердца.
— Идём, — сказал он, делая шаг навстречу ко мне.
С помощью Мэллори я прошёл по коридору на кухню. Он осторожно посадил меня на один из стульев за стойкой и пошёл в гостиную, чтобы включить музыку. Спустя мгновения воздух наполнило тихое шипение бас-гитары, а вскоре добавился протяжный звук электрогитары.
— Классический рок? — спросил я, когда он прошёл мимо меня на кухню.
— Предсказуемо, а?
— Мой папа любил классический рок.
— У него был хороший вкус.
— У меня так много его старых виниловых пластинок в кладовке. Хендрикс, «Ram Jam», Сэмми Хагар.
Мэллори на мгновение повернулся ко мне от плиты, его глаза засветились.
— Правда? У меня тоже есть несколько. Начал их собирать, когда — боже — когда был в твоём возрасте или даже младше.
Я пожал плечами.
— Я никогда не был особым фанатом.
— Арчер, послушай. Я не хочу бросать тебя в сугроб и оставлять заботиться о себе самостоятельно в тундре Альберты, но если ты не оставишь мне выбора…
Я рассмеялся.
— Простите, Мэллори.
— Ну, тогда каков твой выбор?
— Классика. Инструменталка. Эмбиент [5].
— Имеешь в виду музыкальные подвески?
— Заткнитесь.
Он повернулся обратно к плите с улыбкой на лице. Я смотрел на его затылок, на его плечи, его длинные ноги и плотные бёдра, пока он работал. Он взял из холодильника яйца, сливочное масло, зелёный лук и томаты. А затем достал из шкафчика множество безымянных специй. Сковородка начала шипеть, а затем большую кухню наполнил сладко-солёный запах тающего масла.
Поставив локоть на стойку, я подпёр рукой подбородок и просто смотрел. Больше делать было нечего. От этого маленького факта у меня тянуло сердце. Я скучал по бегу. Мне хотелось бы находиться снаружи, пробираться через густой лес, топать по грязи, чувствовать жжение в лёгких из-за свежего морозного воздуха.
Пока шли минуты, и я всё больше и больше сосредотачивался на своём ослабленном состоянии, несчастье внутри меня клубилось всё гуще.
— Вам всегда нравилось готовить? — спросил я у Мэллори.
Он заворчал в ответ.
— Нет. Пришлось научиться после смерти матери Дэнни. До этого я едва ли мог приготовить тост, не спалив его до углей. Моя жена — она была семейным поваром. Всегда готовила эти потрясающие блюда, соединяя продукты, которые я никогда не считал совместимыми на вкус.
— Мне жаль.
— Не стоит. Некоторые из моих лучших воспоминаний теперь связаны с тем, как я готовил для Дэнни на этой кухне. Но я скучаю по её готовке. Чего бы я только не отдал ради ещё одной тарелки…
Он резко остановился.
Я не упустил напряжение в его плечах, то, как он опустил голову и с какой силой схватился за край тумбочки.
— Так какой у вас магазин? — спросил я.
Он ничего не сказал.
— Мэллори? — надавил я.
Через несколько секунд он повернулся ко мне.
— Прости. Что?
— Какой у вас магазин? Дэнни говорил, что у вас свой бизнес. У меня, эм, никогда не было шанса спросить, чем вы занимаетесь.
— Оу, — он вытер руки о свои джинсы. — Я столяр. Делаю мебель.
— Правда? — я наклонился ближе. — Последний раз, когда мы были здесь, я восхищался стульями, шкафчиками и обеденным столом. Их вы сделали?