– Не будь таким циником, – укоряющим тоном сказала Тарквиния. – Теперь у них на один повод для страха меньше – точно так же, как и у всех нас. С чего бы им не радоваться?
– Поживем – увидим, – сказал Рамиро. – К моменту выхода из тюрьмы они наверняка найдут новую причину, чтобы бросить родную планету на произвол судьбы.
Настроении Тарквинии не располагало к спорам о миграционистах.
– Спасибо, что обсудил это с мной. Теперь, отчитываясь перед Советниками, я буду чувствовать себя гораздо спокойнее.
– Всегда пожалуйста.
Ее изображение исчезло с консоли, сменившись информацией о состоянии главного двигателя.
За размышлениями о результатах испытаний Рамиро не покидало мучительное ощущение разочарования. Если бы любой двигатель в пустоте избирательно прекращал свою работу, полеты в космос на москитах стали бы крайне сложным делом. Ему доводилось видеть хитроумные проекты конструкторов-инструментальщиков, предлагавших разные способы обхода этой проблемы – большинство из них требовали передачи высокомощных пучков света между Бесподобной и москитом, хотя в паре случаев в качестве управляющей силы предполагалось использовать слабую гравитацию горы, а еще в одном требовались на редкость длинные канаты.
После разворота автоматизация любой из этих экстравагантных задумок могла бы стать захватывающим проектом. Но в реальности москиты по-прежнему были просто москитами, и начинало казаться, что вскоре он и вовсе останется без работы.
– Коррадо? – Рамиро качнулся вбок, чтобы открыть дверь до конца, не ударившись об нее головой. – Тебе стоило меня предупредить, я бы приготовил поесть –
– Я здесь не ради твоей стряпни, – бесцеремонно ответил его дядя. Он нетерпеливо сверлил Рамиро взглядом, дожидаясь, пока тот спустится по лестнице, чтобы самому пройти через люк.
Когда они оба опустились на пол, Рамиро указал на диван. Он знал, что дядя плохо справлялся с гравитацией; до запуска двигателей каюта Коррадо находилась практически в полной невесомости.
Коррадо устроился поудобнее, но тратить времени на любезности не стал.
– Через три дня твоей сестре исполнится дюжина и девять лет, – сообщил он.
– Серьезно, так скоро? Я потерял счет времени.
– Я понимаю, что следить за разворотом тебе придется до самого конца, – неохотно признал Коррадо. – Значит, от этого обязательства ты не освободишься еще больше года. Но сейчас самое подходящее время, чтобы договориться с Розитой. Тебе нужно сказать ей, что как только Бесподобная снова придет во вращение, она сможет отторгнуть дочь, а ты дашь ей обет.
Рамиро окинул взглядом пол рядом с диваном. Там было отверстие, в котором раньше располагался колышек, удерживавший книжную полку; он оставил его пустым в надежде снова найти ему применение, но дырка забивалась пылью и крошками от еды.
– Нам стоит подождать – узнать, чем все обернется, – предложил он. – Возможно, разворот придется продлить из какой-то технической неисправности. Я не хочу давать обещания, которые не смогу сдержать.
– Твоя сестра слишком с тобой церемонится, – в открытую заявил Коррадо. – Это единственная причина, по которой я пришел: кто-то должен высказаться от ее имени.
– С чего ты взял, что она так отчаянно ждет первого отторжения? – возразил Рамиро.
– Она уже давно достигла детородного возраста, – сказал Коррадо. – Если она разделится, ты хочешь, чтобы это было на твоей совести?
– Конечно нет, – ответил Рамиро. – Но сейчас холин настолько чистый и принимается в таких больших дозах –
– Это не дает гарантии, – перебил его Коррадо. – Представь, что твоей сестры не станет, и тебе придется растить четверых детей. Ты хочешь стать тем, кто отнимет у двоих из них жизнь?
Рамиро закрыл лицо – он не был тронут этим абсурдным сценарием, но в тоже время не хотел показывать, как сильно он был зол на Коррадо за то, что тот вот так загнал его в угол. Сколько он себя помнил, дядя всегда уверял, что воспитание детей было частью его натуры. Важнее этого урока было лишь одно чудное наставление, касавшееся его мужского естества: если он когда-либо поддастся желанию прикоснуться к женщине недолжным образом – как поступали постники – то тем самым лишит ее жизни. Его долгом по мере взросления было подавлять эти жуткие, неотступные позывы – испытывая при этом радостное желание взять на себя ту роль, которая в естественных условиях могла последовать лишь за неисполнением предыдущего обязательства.
Когда разворот будет завершен, у него не останется ни отговорок, ни поводов для отсрочки. Оставалась только одна тактика – честность.