– А писать есть чем?
– А что предложить можешь?
Из-под прилавка араб достал серебряную чернильницу вместе с чернилами.
– Куна. Чернильница – чистое серебро.
Молча я отсчитал деньги.
– Привози еще, я возьму.
Дома никто моей радости по поводу приобретения бумаги не разделил. Анастасия пожала плечами:
– Для баловства, что ли?
– Писать!
– Так неграмотные мы.
Да, в этом мире писать и читать из женщин почти никто не мог за исключением княжеских и боярских семей. О неграмотности моих близких и не догадывался, срочно надо было искать учителя. Правда, в Новгородской республике, где женщины имели равные права с мужчинами, грамотой владели многие, но после разгрома ее Иваном Грозным уровень грамотности упал.
Полежав и поразмыслив, я направился в ближайшую церковь. Обедня закончилась, народ уже почти весь разошелся. Стоявший у алтаря священнослужитель повернулся ко мне, перекрестился, я подошел, поклонился.
– И тебе мир, добрый человек. – И перекрестил меня. – В чем нужда?
Я сбивчиво попытался объяснить, что мне нужен учитель – чтения, письма, арифметики.
Святой отец размышлял недолго.
– Живет недалеко от церкви дьяк, по причине преклонных лет службу ему отправлять тяжко, но думаю, что помочь тебе он сможет.
– Спасибо!
Он улыбнулся:
– Покамест я дьяк.
Пройдя к указанному домику, я нашел старого дьяка. Почти лысая голова и седая, как серебро, борода, морщинистое худое лицо и неожиданно умные, живые глаза. Одет был в старенькую рясу.
– Что привело тебя ко мне, сын божий?
Я объяснил ситуацию.
– Ну что же, нести свет в народ – богоугодное дело. Жди завтра.
Долго я объяснял Анастасии и ее сынишке, что они начинают учиться чтению, письму и счету. Мальчик обрадовался, а Анастасия проявила непонимание.
– Зачем оно мне?
Как мог объяснил ей, что моя половина не должна быть неграмотной, что ей придется вести хозяйство, записывать расходы и вести учет. Долгое объяснение сразу вразумило.
– Только священника каждый раз кормите, видно, бедновато живет, а потом я с ним рассчитаюсь.
С этого дня и всю зиму каждое утро отец Амвросий приходил к нам домой и до полудня учил моих домашних. Миша делал успехи. Священник тоже – я хорошо ему платил, кормил, на старости лет это было неплохим подспорьем.
Между тем у меня начала появляться клиентура – сначала редко ближнее княжеское окружение, затем чаще – их родственники, а потом уже почти постоянно купцы, ремесленники с домочадцами.
Заработок стал постоянным, и жизнь приобрела устойчивость и надежность.
Почти все заботы по управлению домом и челядью взяла на себя Анастасия – и ей это нравилось, дом содержался в порядке: погреб полон запасов, а челядь ее боялась больше, чем меня.
Работа поглощала все время, но одна дума все время меня не оставляла. Наркоз! Я не мог ничего сделать без анестезии. Заштопать раны или удалить жировик еще получалось, но на более серьезное я не решался. Без наркоза у пациента наступит болевой шок, от которого он может погибнуть. Я все время искал выход и пока не находил. Я ходил на торг, заказывал купцам, что торговыми судами ходили в Италию, Испанию, Францию, хлороформ, эфир, но тщетно.
В один из осенних дней я отправился к арабу – прикупить чернил и бумаги. Торговец меня встретил как старого знакомого, спрашивал, как жена, дети, здоровье. После долгих приветствий наконец дошли до дела. Я прикупил бумаги и чернил и заметил в глубине лавки курящийся кальян. Что-то мелькнуло в мозгу:
– А скажи, уважаемый, нет ли у тебя порошка из родных мест, навевающего грезы, или опиума?
Араб прошел за занавеску и вынес небольшой кусочек терпко пахнувшего опиума.
Араб подробно объяснил – настоять на хлебном вине или сосать под языком, отщипнув кусочек, и показал сколько. Сам я наркотиками никогда не пользовался, а пациентам в отделении больницы мы кололи промедол, морфин, то есть заводские препараты, и как они изготавливаются, я не знал. Придется выкручиваться, как получится. Случай подвернулся скоро. Один из бояр, сойдя кое-как с повозки с помощью холопов, зашел ко мне в приемную комнату. Едва поздоровавшись, он стал охать:
– Ни сидеть не могу, ни ходить, лихоманка меня трясет. – Помявшись, добавил: – И оправляться по большой нужде больно.
После осмотра стал ясен диагноз – острый парапроктит. Я предложил ему вскрыть гнойник.
– А выдюжу? Может, сам прорвется, ежели подорожник приложить.
– А коли помрешь?
Помирать ему явно не хотелось.
– Ладно, ты лекарь ученый, делай как знаешь.
Я дал ему выпить из плошки настойку с опием, через какое-то время глаза боярина затуманились, речь стала тягучей. С помощью его же холопа, раздев его, уложил на стол. Вымыл руки спиртом, вскрыл гнойник, оказалось, довольно много гноя. Сделав перевязку, отпустил домой, наказав завтра же посетить меня снова. Вырисовывалась еще проблема – что делать с больными, нуждающимися в наблюдении после операций, даже не тяжелых. Сделать пристройку во дворе, как у Игната Лукича в Данкове?