И сейчас она уже на пути к цели, с каждой минутой ощущая всё большее напряжение. Она прикурила сигарету и, нахмурившись, вдыхала дым, сосредоточив взгляд на волнистой поверхности земли, которая вздымалась по обеим сторонам шоссе, словно специально для того, чтобы взгромоздить повыше несколько современных и функциональных зданий. А коз нет, подумала она, увлекшись библейским образом, да и с какой стати им здесь быть? У этих громад из стекла и стали не было места для коз, они были знаком процветания современного Израиля.
Еще через несколько минут она свернула с шоссе на дорогу, ведущую к группе расположенных на холме домов, припарковала машину у каменного трехэтажного здания, идентичного остальным, возвышавшимся на каменистой земле. Отсюда в ясный день можно было увидеть стены старого города.
Она потушила сигарету в пепельнице и сделала глубокий вздох.
Это место казалось зажиточным кварталом, как и многие другие. Дома в несколько этажей, окруженные садами с качелями и горками для детей, а вдоль чистейших тротуаров выстроились в линию машины. Она дышала спокойно и уверенно. Не трудно было вообразить живущие в этих домах семьи, хотя она знала, как выглядело это место несколько десятилетий назад, старые палестинцы с затуманенным от воспоминаний взглядом рассказали ей о тех временах, когда они жили на этом клочке земли, потому что те, другие, еще не явились. Евреи.
Она поднялась по лестнице и только прикоснулась к звонку, как дверь открылась. Молодая женщина не старше тридцати приняла ее с улыбкой. Она была одета в свободном стиле — в джинсы, широкую футболку и спортивные туфли, и походила на многих других девушек, но ее можно было узнать среди тысяч других по искренней улыбке и приветливому взгляду.
— Проходите, мы вас ждем. Вы ведь госпожа Миллер?
— Да.
— А я Ханна, дочь Аарона Цукера. Сожалею, что отец в отъезде, но поскольку министр так настаивал, дедушка вас примет.
Из крошечной прихожей они прошли в широкую и светлую гостиную.
— Садитесь, я сообщу дедушке.
— В этом нет необходимости, я уже здесь. Я Изекииль Цукер, — раздался голос из глубины дома. Секундой спустя показался и сам говоривший.
Госпожа Миллер впилась в него взглядом. Он был высоким, с седыми волосами и серыми глазами, несмотря на возраст, выглядел очень бодрым.
Он с силой пожал руку и пригласил ее сесть.
— Так значит, вы хотели увидеться с моим сыном...
— Вообще-то я хотела познакомиться с вами обоими, хотя в особенности с вашим сыном, поскольку он является одним из основных зачинщиков политики расселения...
— Да, причем он настолько умеет убеждать, что министерство присылает к нему самых критически настроенных посетителей, чтобы он объяснил им политику расселения. Что ж, слушаю вас, госпожа Миллер.
— Дедушка, — вмешалась Ханна, — если я не нужна, то я пойду. У меня собрание в университете. Йонас тоже собирается уйти.
— Не волнуйся, я и сам справлюсь.
— Сколько вам нужно времени? — спросила Ханна госпожу Миллер.
— Постараюсь его не утомлять... Час, может, чуть больше... — ответила та.
— Нет нужды спешить, — заверил старик, — в моем возрасте время уже не имеет значения.
Они остались одни, и он почувствовал напряжение. Он предложил чай, но гостья отказалась.
— Так значит, вы работаете на одну из этих НКО, которые субсидирует Европейский Союз.
— Я работаю в организации по делам беженцев, мы на месте изучаем проблемы, от которых страдают перемещенные лица в результате военных конфликтов и природных катастроф... Мы пытаемся оценить их состояние, как и причины, вызвавшие конфликт и пути к их решению, сколько продлится эта ситуация, мы также призываем международные организации принять меры для уменьшения страданий беженцев. Мы проводим очень тщательные исследования, и потому получаем помощь от общественных институтов.
— Да, я знаком с отчетами вашей организации относительно Израиля. Всегда критические.
— Речь идет не о точке зрения, а о реальности, а реальность в том, что с 1948 года палестинцам пришлось покинуть свои дома, они были лишены своей земли. Наша работа — оценить политику израильских поселений, по причине которой сейчас в основном и возникают беженцы. Там, где мы находимся сейчас, на этом самом холме, когда-то была палестинская деревня, от которой ничего не осталось. Вы в курсе, какая судьба ожидала ее обитателей? Где они сейчас? Как выживают? Смогут ли однажды вернуться в то место, где родились? Что вы знаете об их страданиях?