Все пассажиры видели это, и один из возчиков, оглянувшийся назад, тоже.
— Стой, стой! — кричала Брагина.
— Останови! Останови машину! — кричали Дуня и Галина Игнатьевна.
И машина стала, но остановил ее не Юрковский.
VПравые к виноватому иногда бывают беспощадны, но это зависит от многих побочных причин. Известно, что сытые хищники не кидаются на свою исконную добычу, а издали глядят на нее спокойно: они позволяют ей жить до своих голодных дней.
Когда машина только что была остановлена и Брагина, поднявшись, вытянув дрожащую правую руку, исказив лицо, исступленно кричала шоферу:
— Вы — мерзавец! Вы понимаете… Нельзя давить людей, нель-зя! Лю-дей да-вить нельзя! — Торопов при одном взгляде на нее мгновенно вспомнил ее же рассказ о том, как она вместе с другими била исцарапанного отчаянным спуском с почти отвесной скалы студента в Балаклаве, и подумал, что нервы Брагиной взвинчены теперь, может быть, не столько тем, что раздавлен старик, сколько ее же недавним на шоссе разговором.
Митрофан долго и укоризненно глядел на шофера и сказал наконец:
— Должны тебя за это под суд отдать, и очень строго ты ответишь… И ездить больше тебе не дадут…
Потом он передвинул кепку с правого бока на левый и пошел поглядеть, кого задавило.
— Галина Игнатьевна! Вы, как врач… — кивнул в сторону задавленного Мартынов, очень осерьезивший лицо, но она отозвалась:
— Что же я могу сделать «как врач»… Конечно, я могу сделать поверхностный осмотр… Он ведь лежит без движения.
Дуня казалась очень поражена. Она, побледнев, — отчего синие тени около глаз стали темнее, — сцепила руки и говорила той же Галине Игнатьевне:
— Вот тебе и поехали на прогулку… А вместо того человека задавили… Хороша наша прогулка!
Когда столпились все около тела, то увидели, что старик лежал ничком, какой-то плоский, как будто вдавленный в белое шоссе, неестественно вывернув и откинув правую руку. Палка была у него в левой руке, и он не успел ее выпустить. Кровь шла у него изо рта, окрасив всю белую бороду в нестерпимый для глаз, хватающий за сердце цвет. Тонкая, тощая черная шея показалась всем тоже как-то неестественно, без напряжения свернутой вбок; шейные позвонки были явно переломлены. Оба чувяка слетели с его босых ног; ноги были желтые, мертвые.
— Послушайте сердце, Галина Игнатьевна, — вполголоса сказал Мартынов, но та глянула на него с большим недовольством.
— Когда видно, что наповал, какое же еще тут сердце слушать… Сердце…
— Вы думаете, что уже все, конец? — спросил ее Торопов.
Она только повела головой, и за нее ответил Митрофан:
— Да уж сделано чисто, — на совесть.
— Я видела, как тот пассажир, спереди, сам хотел затормозить, да не успел, а шо-фер — прямо на человека. Это убийство! — кричала Брагина.
И один из возчиков — он был средних лет, сухощавый, с белесыми, выгоревшими усами, в рыжей жилетке на красной рубахе, — кашлянув, заговорил рассудительно, не спеша:
— Все-таки я эту картину видел все одно как в натуре, потому что мне было напротив… Идет, стало быть, этот старик покойный, а от вашей машины ему сигналы… А он себе без внимания, как все одно малохольный какой… Я ему даже крикнул: «Эй! Дед!..» А он как все одно слепой и глаз не поднимающий…
— Тормозить он должен был, тормозить! — перебила его Брагина визгливым криком. — Остановить должен был машину!
— Гражданин! Ваша как фамилия и какой ваш адрес? Скажите, а я запишу.
Оглянулись и увидали подошедшего шофера.
— Ага! Явился! Раньше он и прийти не мог! Полюбуйтесь! — театральным жестом показала ему на труп старика Брагина.
А возчик вдруг попятился:
— Что? В свидетели записать хочешь? Некогда нам по судам…
И он кинулся к своим лошадям, вскочил на колесо дилижана, с колеса на сиденье, — но-о! — и вот уже зашагали битюги, и закивал вверх и вниз желтый хвост вершковых досок.
— Уехал твой свидетель, — повернулся Митрофлн к шоферу.
— Все равно. Свидетелей и без него хватит. Всякий из вас, граждане, за меня на суде сказать должен.
— Как это — «должен»? «Должен»!.. Почему это за вас «должен»? — метнулась к нему Брагина, от возмущения потерявшая способность говорить связно.
Она стала к нему очень близко; лицо ее и полная, белая шея дрожали, а плотные, хоть и небольшие, кисти рук сжимались.
Однако Юрковский ответил ей спокойно:
— Очень просто — почему.
— В том, что тормоз у вас плохо действовал, товарищ, виноваты тоже вы, — строго сказал Торопов.