Я опустил окровавленный кулак, и это чудо, что моя рука не пострадала. Ее всхлип пронзил меня, когда я, шатаясь, шел в ванную, сердце билось так сильно, что казалось, оно вырвется из груди и упадет на пол. Открыв аптечку, я вытащил бинт и обмотал им руку, но мысленно все еще был в комнате вместе с ней, поглощенный волнами стыда, исходившими от нее.
Я не мог надышаться, особенно когда взглянул на ванну. Вода все еще доходила до краев, что напомнило мне о моем методе пыток. О том, что я сделал, чтобы узнать правду... теперь же, больше всего я хотел отменить все мои действия, дабы продолжать верить, что она была всего лишь избалованным ребенком. Обычным эгоистичным ребенком, который выкинул шутку, не задумываясь о последствиях.
С трудом сглотнув, я поднес травмированную руку к горлу, будто это могло уменьшить потребность в воздухе. Я должен был уйти отсюда на некоторое время, должен был держать свою голову прямо, прежде чем попытаться исправить все. Я почти смеялся. Как исправить столько лет боли и страданий?
Когда я вернулся в комнату, она пряталась под одеялом. Я надевал джинсы, когда ее взгляд прожег меня, испепеляя до самых костей.
— Куда ты идешь? — спросила она.
— На улицу.
Я пожал плечами, надел футболку и сбежал вниз из комнаты, опустошение начало просеиваться в ее взгляде. Ее крики последовали за мной вниз по лестнице, но я был не в том настроении, чтобы утешать ее, особенно когда я был ничем не лучше ее брата, не лучше мужчин, которые насиловали меня в тюрьме. Если бы я только смог остановиться и обдумать все это со всех сторон, отправив мою злость куда подальше, я бы обнаружил, что она была жертвой.
Я похитил девушку, которая в пятнадцать лет оказалась беспомощной в той ситуации, что ей навязали. Я наказал ее, не зная всей правды. Меня беспокоил даже не секс, так как она сама этого хотела. Это было все остальное — я был холодным и бессердечным ублюдком, который использовал ее страх против нее, уничтожил ее, и заставил чувствовать, будто она ничего не значит для меня.
Я вышел наружу, но не ушел далеко, будто невидимая линия очертила мне путь к дому, к ней. Я сжал челюсти от необходимости найти Зака и расчленить каждый кусочек его тела, но я не мог оставить ее одну, и меня осенило, что я не мог столкнуться с ним. Он думал, что она мертва.
Блядь.
Весь мир думал, что она мертва. Я сжал кулаки. Я забрал ее, и уже поздно отступать. Я не хотел отступать. Я хотел все в ней — ее боль и печаль, ее радости и триумфы, ее оргазмы и ее агонию, когда я держал ее в безвыходном положении. Но отпустить ее, это единственная правильная вещь, которую я могу сделать.
Я кинул быстрый взгляд на дом и замер. Она стояла в дверном проеме, глаза покраснели и преследовали меня, ее тело было обернуто моей простыней. Она только что призналась в том, что ее изнасиловал ее собственный брат, но я хотел сорвать эту простынь с нее и бросить на землю. Я вспомнил о том, как ее рот ублажал меня в ванной, и о том, что оргазма я так и не получил. Я крупно облажался.
Я пересек расстояние между нами, поднялся по ступенькам и прошел мимо нее. Она следовала за мной, когда я зашел в гостиную. Она робко подошла, словно боялась издать хоть звук. Упав на диван, я посмотрел на свою здоровую руку, пока больная была зажата между коленями. Она опустилась на пол и взяла мою раненую руку в свою ладонь. Мне кажется, неважно, что я делал с ней или что буду делать — я начинаю верить, что она не может выбросить меня из своего сердца.
Она размотала бинт и провела пальцами по моей опухшей руке.
— Больно?
— Ничего страшного.
— Мне жаль.
Я наклонил голову и взглянул на нее.
— Это не ты приставила мой кулак к стене.
— Я не о твоей руке говорю. А о твоем состоянии.
— Почему ты не сказала мне? — спросил я. Она подалась назад, опустив взгляд. Я схватил ее за руку и притянул ближе к себе. — Если бы я только знал, что он сделал с тобой.
— Это моя вина, не твоя.
— Это неважно, Алекс. Я собрал все, что случилось со мной в течение восьми лет, и выплеснул это на тебя, — моя душа была вся в дырах, каждая из них являлась вещью, которую я уже никогда не смогу вернуть. Похороны отца, первый год жизни моего сына, моя карьера, все ускользнуло от меня — все благодаря ревности Зака. Даже понимание того, что она жертва, не утолило мою жажду ранить ее, что превратило меня в самого худшего ублюдка в мире. — Я ранил тебя, — я смотрел на нее долго и тяжело, дабы она могла понять, что я облажался. — И все еще хочу сделать тебе больно, очень сильно.
Ее дыхание стало прерывистым. Она вытерла влагу под глазами, хоть и пыталась скрыть это.