Огромные, иссиня-черные синяки вокруг серых бесцветных глаз, кажущихся слишком маленькими. Глубокие каньоны морщин на лбу — отпечаток когтистой лапы прошлого. Номер два кажется слишком замученным, слишком безжизненным, чтобы решиться на нечто незаконное.
Работает таможенником девятнадцать лет: пятнадцать на Наулае и вот уже четыре года на Ракулае. Больше никаких фактов. Почему Оракул вообще выбрал его? Шани запросила малозначимые подробности.
Был женат пятнадцать лет, по всей видимости, переехал после разрыва. Шани нашла и открыла досье жены. Работала химиком на заводе по производству ядерного топлива на Наулае. Умерла пять лет назад. Несколько видео в истории семейных ссор. Шани запустила первое.
Просторная комната, чистая, но практически без декора. Белые стены. Пол цвета черного дерева. Серый диван, обтянутый грубой тканью крупного плетения. Молодая девушка, лет двадцати пяти, сидит на диване. Длинные черные волосы водопадом бьются о тонкие хрупкие плечи. Закрытая поза: руки сомкнуты на груди, носки направлены внутрь.
— Пожалуйста, не заставляй меня выбирать между тобой и работой! — сквозь слезы выдавливает она.
— Тай, милая, Ракулай — самая развитая планета в Системе. Неужели ты думаешь, что там не найдется работы для тебя? — спрашивает чей-то голос. Шани бросает взгляд в нижний правый угол: видео с камеры в линзах Номера два.
— Мне не нужна другая работа! Здесь я чувствую себя частью чего-то большего… Здесь мои друзья, моя семья… Я не могу бросить их, чтобы… — Тай всхлипывает и закрывает лицо руками. Конец фразы тонет в слезах.
— Чтобы что?! Чтобы остаться в живых? Сколько из твоих коллег дожили хотя бы до сорока?
— Компания оплачивает лечение всем сотрудникам. Это прописано контракте!
— Я спросил не об этом.
Другие записи имели примерно такое же содержание: Номер два уговаривает Тай переехать, но та находит все новые и новые причины, чтобы остаться. Шани открыла последнюю.
Комната с белыми стенами, но пол на этот раз тоже белый. Глаза режет от белизны. Никакого декора, лишь узкая койка возле одной из стен, и тумба у изголовья, на которой расположился одинокий графин с синими цветами. Кажется, криолетами.
Тай лежит в койке. Плотно закрытые глаза тонут в черных лужах синяков, от густых волос не осталось и следа. Вокруг головы повязан белый платок. Черты лица истончились и обострились, кожа испещрена паутиной мелких морщин.
Номер два неподвижно смотрит в пустоту поверх койки, вцепившись в иссохшую ладонь жены. Кажется, что жизнь покинула и его. Криолеты в графине — единственная форма жизни в палате.
— Ты обещала, что тебя вылечат… Не просто оплатят лечение… Вылечат… — бормочет он, — Это есть в твоем контракте… Компания должна соблюдать условия контракта… Компания должна соблюдать…
Шани выключила запись, закрыла лицо руками и громко, не сдерживаясь, разрыдалась. Единственный плюс звукоизолированных комнат в том, что коллеги не увидят и не услышат ее такой в первый рабочий день.
Слезы водопадом хлестали по щекам, изо рта, сквозь плотно сжатые губы, ломился крик. Шани взглянула на себя со стороны, пытаясь, как учили, отделить свои эмоции от эмоций Номера два.
Спустя вечность девушке удалось. Меланхолия схлынула, будто перекрыли кран, осталось только опустошение. Тяжело вздохнув, девушка вернулась в конференцию.
— Трое за Номер один. Новенькую можно не ждать, — сказала Кьяра.
— Номер два… — пробормотала Шани, стараясь сохранить голос спокойным, но тот предательски дрогнул к концу фразы.
— Ты рехнулась или у тебя проблема с цифрами?
— Ну хватит уже. — сказала Ора. — Почему номер два?
Шани всхлипнула, но взяла себя в руки. Первое дело, а она уже чувствовала себя полностью разбитой.
— Мне кажется, что, номер один слишком труслив, чтобы быть в чем-то замешанным.
— Как ты это поняла? — недоуменно спросил Иган.
— По взгляду…
— По взгляду? Издеваешься? Он молод. Встречался с участницей “Сопротивления”… — Кьяра запнулась, подавившись возмущением, — Номер два похож на труп. Оракул не выдал про него ни единого толкового факта…
— Ты не смотрела подробное досье? — на этот раз Шани решила перейти в наступление, и, удовлетворенная наступившим молчанием, в особенности немотой Кьяры, продолжила: — Он винит систему в смерти жены.
Шани затихла, превратилась в слух. Лихорадочное шуршание в голове напомнило, как приятно молчать и слушать. Слышать. Шорох, легонько щекочущий барабанные перепонки, напоминал о летнем дожде. Отчаянно захотелось снова почувствовать его запах, освежающую прохладу капель на лице…