Специальность – употреблено как антоним слова «универсальность», специальный характер.
Тезис Фейербаха «разум есть правило» не был бы также бесспорен для Канта, для которого разум скорее создает правила, нежели сам выступает в качестве правила. Равно как и отождествление «естественного разума» и «всеобщего разума» не было бы очевидно для Канта, потому что он исходил из того, что некоторые свойства разума относятся к людям (например, представление о вещах в формах пространства и времени), а некоторые – ко всем разумным существам. Так, мы не знаем, как инопланетяне или ангелы ощущают время или пространство, но нам известно, что они могут, скажем, принимать практические решения. Следовательно, само слово «всеобщее» будет иметь разный объем, включая в одном случае людей, а в другом – всех возможных разумных существ.
Сущность веры заключается не в сходстве с всеобщим разумом, а в отличии от него. Корень веры есть обособленность, поэтому ее содержание даже внешним образом связано с особым периодом истории, с особым местом и именем. Отождествлять веру с разумом значит ослаблять веру, уничтожать это различие. Если, например, вера в первородный грех выражает только убеждение, что человек родится не таким, каким он должен быть, значит, это обыкновенная рационалистическая истина, известная каждому, не исключая даже грубого дикаря, прикрывающего свой стыд звериной шкурой; ибо, прикрывая себя таким образом, дикарь находит, что человек создан не таким, каким он должен быть. Разумеется, эта общая мысль заключается и в основе первородного греха, но предметом веры и религиозной истиной этот грех становится только благодаря тем своим особенностям, которые противоречат всеобщему разуму.
Фейербах справедливо различает чувство, соответствующее первородному греху, что мир устроен не идеально и что сам человек устроен не идеально (болеет, грустит), и богословское содержание понятия, подразумевающее, что первородный грех образует определенную систему с такими понятиями как «долг», «искупление», «церковь» как сообщество искупленных от этого греха и т. д. Данные понятия уже никак не выводятся из чувственного опыта, но могут быть нормативны для разума и нравственности, ощущаться как необходимые для нравственного самоопределения. Такое различение проводится не во всех философиях: к примеру, в русской религиозной мысли одни и те же слова, скажем, «соборность», могут выражать как смысл специальный богословский, так и чувственно-эмоциональный, и это смешение порой выступает как аргумент.
По мнению религии или, по крайней мере, теологии, разум не освещает предметов религии, а только затемняет их; поэтому цель предлагаемого сочинения доказать, что в глубине сверхъестественных тайн религии кроются совершенно простые, естественные истины. При этом необходимо иметь в виду существенное различие между философией и религией, если мы не хотим вскрыть самих себя, а не сущность религии. Существенное отличие религии от философии составляет символ, образ. Религия драматична по существу. Сам Бог есть существо драматическое, т. е. индивидуальное. Отняв у религии образ, мы отнимем у нее предмет, и у нас в руках останется только caput mortuum. Образ, как образ, есть вещь.
Драматичный – это слово философ употребляет не в смысле «переживающий или вызывающий множество событий», но в смысле «имеющий собственную историю событий». Так, христианский Бог драматичен, поскольку сотворил мир и спас его. Христианская религия драматична, потому что имеет в виду ситуацию спасения уже со стороны человека.
Caput mortuum (лат.) – мертвая голова: термин алхимиков, означавший бесполезный осадок после химической реакции, непригодный ни для какого употребления.
В предлагаемом сочинении образы религии рассматриваются только как образы, а не как вещи, т. е. теология трактуется не как мистическая прагматология, вопреки христианской мифологии, и не как онтология, вопреки умозрительной философии религии, а как психопатология.