Барбара Картленд
Стремление к совершенству
Глава 1
1882 год
— Итак, насколько я понимаю, Дарсия, твоя тетушка ждет тебя в Париже и хочет, чтобы ты приехала к ней именно завтра?
— Да, госпожа настоятельница.
— Полагаю, мне нет необходимости напоминать, что я не одобряю поездок наших воспитанниц в Париж и вообще отрицательно отношусь к этому городу?
— Да, госпожа настоятельница.
— Я могла бы надеяться, что ты сумеешь объяснить это своей тетушке. Вместо того чтобы присылать подобное приглашение, ей лучше было бы навестить тебя здесь, в монастыре.
— Боюсь, госпожа настоятельница, она сочла бы такую поездку чересчур утомительной.
Последовало пауза, во время которой мать-настоятельница внимательно разглядывала девушку, сидящую за столом напротив.
Без сомнения, за два года учебы в монастырском пансионе Дарсия превратилась в настоящую красавицу.
Возможно, именно ее красота и была истинной причиной, по которой настоятельнице не хотелось отпускать Дарсию в Париж — хотя она вряд ли призналась бы себе в этом. Но все же настоятельнице было не по душе, что, покинув спокойный и тихий пансион, надежно укрытый монастырскими стенами, девушка окажется, пусть и под присмотром тетушки, в городе, который по всей Европе называли вместилищем безнравственности и беззаботности.
С другой стороны, настоятельница не могла не признать, что до сих пор поведение Дарсии можно было во всех отношениях назвать образцовым.
Она прилежно училась, и трудно было найти другую девушку в пансионе, которая добилась бы столь блестящих успехов. Дарсия была единственной англичанкой среди других учениц, но тем не менее она пользовалась их расположением, а преподавательницы-монахини ее просто обожали.
На попечении матери-настоятельницы побывало много привлекательных девушек, но красота Дарсии была в чем-то особенной. Может быть, причина заключалась в необычном сочетании рыжеватых волос с большими зеленовато-карими глазами.
Дарсия ничем не проявляла нетерпения, несмотря на то что до сих пор пе получила на свою просьбу ни согласия, ни отказа. Она ни о чем не просила, просто сидела и ждала, дадут ли ей разрешение на поездку. Такое поведение могло вызвать только симпатию.
Настоятельница приняла решение.
— Ну что ж, Дарсия, — сказала она, — ты можешь ехать в Париж, и поскольку твоя тетушка пишет, что пришлет за тобой экипаж, это избавляет меня от необходимости давать тебе сопровождающего. Но все же ты должна отдавать себе отчет, что мне не по душе такого рода поездки.
Дарсия кротко ответила:
— Я все понимаю, госпожа настоятельница, и благодарю вас за вашу доброту.
— Посыльный ждет, поторопись с ответом, — сказала настоятельница.
— Благодарю вас, — еще раз повторила Дарсия и, сделав книксен, вышла из кабинета.
Только закрыв за собой дверь, она позволила себе подпрыгнуть от радости и с неподобающей, как сказала бы настоятельница, поспешностью бросилась в класс, который пустовал в это время.
Она открыла свой стол, достала папку в кожаном переплете, вынула из нее чистый листок бумаги и торопливо набросала несколько строк. Можно представить, как удивилась бы настоятельница, случись ей прочитать написанное:
Дорогой, обожаемый! Жду не дождусь завтрашнего дня. Мы будем вместе, как только твои лошади примчат меня к тебе.
Люблю, целую тысячу раз!
Дарсия.
Запечатав конверт, она с напускной сдержанностью спустилась к воротам. Дарсия передала письмо дежурной монахине, а та вручила его груму. Сквозь полуоткрытые створки Дарсия видела, как он ускакал. Его лошадь была породистой и, без сомнения, резвой.
Потом Дарсия вернулась наверх, чтобы решить, какое платье надеть ей для первой за два года поездки в Париж.
Карета, которая прибыла за Дарсией на следующее утро, была весьма комфортабельна и выглядела богато, но определить, кому она принадлежит, было невозможно, так как ни на самой карете, ни на украшенной серебром сбруе лошадей не было ни гербов, ни цветов, указывающих на владельца.
На козлах сидели лакей и кучер. Человек, приехавший, чтобы сопровождать Дарсию, седовласый пожилой мужчина, почтительно ждал перед воротами монастыря. Когда появилась Дарсия, он молча поклонился ей.
Усаживаясь в карету, она кивнула в ответ, но ничего не сказала.
Пожилой человек тоже забрался в карету и сел напротив Дарсии. Девушка помахала рукой дежурной монахине, и карета поехала. Только когда ворота монастыря закрылись, Дарсия с облегчением откинулась на сиденье и весело спросила пожилого мужчину:
— Как настроение, Бриггс?
— Сейчас, когда вижу вас, мисс Дарсия, значительно лучше! — ответил тот. — За два года вы так выросли и так изменились, что, боюсь, хозяин вас не узнает.
— Как мне не терпится его увидеть, — голосом, полным нежности, произнесла Дарсия. — Вдали от него два года казались мне вечностью.
— Представляю себе, каково вам тут было, — ответил Бриггс. — Но хозяин твердо решил дать вам хорошее образование.
— Я так напичкана знаниями, — вздохнула Дарсия, — что иногда я чувствую себя горшочком с pate de foie gras.
Оба засмеялись.
— Как папа?
— С ним все в порядке, — сказал мистер Бриггс, — но вы, наверное, и сами догадываетесь, мисс Дарсия, что он по-прежнему жжет свечу с двух концов, безрассудно растрачивая силы.
— Разве он может жить по-другому? — сказала Дарсия. — Тогда это был бы не он.
— Верно замечено, мисс Дарсия.
— Где вы остановились? Я думала, что наш парижский дом уже давно закрыт.
— Мы специально открыли его, мисс Дарсия, чтобы хозяин мог встретиться с вами. Только мне велено предупредить, что никто не должен увидеть вас или узнать о том, что вы были здесь. Это очень важно.
Дарсия удивилась, но, прежде чем она успела что-нибудь сказать, мистер Бриггс продолжил:
— Хозяин еще велел передать вам вот эту вуаль и сказал, чтобы вы накинули, когда будете выходить из кареты. Он не хочет, чтобы слуги знали, кто вы, а кучер дал слово молчать. На него можно положиться — он давно служит хозяину и не станет болтать.
Дарсия засмеялась, хотя и была несколько озадачена.
— Ужасно похоже на отца, но к чему такая таинственность? Что такого, если меня заметят?
— Вас нелегко не заметить, мисс Дарсия, — отозвался мистер Бриггс. — Не сочтите дерзостью с моей стороны, но вы стали такой красавицей, что хозяин будет просто потрясен.
— О, как я надеюсь, что это правда, — сказала Дарсия. — Я всегда знала, даже когда была совсем маленькая, что папа признает только красивых женщин, и даже, бывало, молилась по вечерам, чтобы, когда вырасту, стать достаточно красивой и радовать этим его.
— Ваши молитвы, несомненно, были услышаны, мисс Дарсия.
— Спасибо, Бриггс, ты очень мил.
Дарсия действительно всегда знала, что ее отцу нравятся красивые женщины. Впрочем, и он нравился им — вернее сказать, они обожали его.
Единственное неудобство заключалось в том, что они появлялись в его жизни и исчезали так быстро, что не успевала Дарсия привыкнуть к одной обаятельной красавице, жившей в их доме, как это место уже занимала другая, потом — следующая и так далее.
Оглядываясь назад, она часто не могла вспомнить, как их звали и чем они отличались друг от друга.
Общим у них у всех было лишь то, что в надежде покрепче привязать к себе этого порывистого беспутного красавца лорда Роули они старались завоевать симпатии его единственной дочери и потому баловали Дарсию и потакали ей во всем.
Но, как ни странно, это ничуть не повлияло на характер Дарсии.
Уже в раннем детстве она начала понимать: почти все, что они ей говорят, — неискренне, и то расположение, которое они проявляют, не что иное, как просто спектакль, разыгрываемый для ее отца.
С возрастом Дарсия все чаще думала, что отцу нужно было бы родиться в другое время. Пожалуй, лучше всего он чувствовал бы себя в эпоху необузданных страстей — годы правления Георга IV и наверняка возглавлял бы придворных франтов и щеголей, окружавших принца-регента, прозванного Принцем Удовольствий, который впоследствии стал носить имя Георга IV.