Говорили все коротко. И в общем, картина была бы неплохой, если б не трудности с жильем. Еще беда: за последние годы много квалифицированных рабочих по возрасту ушли с завода. А заменить их трудно: так уж получилось, что ушли они сразу, те самые люди, которые были в одном возрасте в пятидесятом, когда начинался завод, то самое первое заводское поколение.
И все ж жилье.
Трос прислали записки с отказом от выступления. Туранов понимал этих людей. Он отложил бумажки в сторону, придвинул к себе микрофон. Уже тридцать минут идет совещание. Из кабинета он видит пустой заводской двор: ни одного человека не видно на дорожках, ведущих к столовым.
— Ну что ж, — сказал он и вновь увидел напряженные лица сидевших за столом людей, — вот мы и поговорили. Только это не просто разговор. Я хочу, чтобы меня слышали все, кто считает себя тяжмашевцем. В прошлом году завод дал продукции на девяносто четыре миллиона рублей. Это мало. Это ничтожно мало для того оборудования и тех возможностей, которыми предприятие обладает. Это мало для такого коллектива, который, я не хочу стесняться громких слов, может сделать чудеса. Я не чужак на этом заводе, вы знаете, я сам родился и жил в этих краях и всегда стремился вернуться к этим стенам. И вот я говорю вам: к концу года мы должны дать продукции на сто миллионов рублей. Главная трудность: переломить себя, отойти от мысли, что ты лично не отвечаешь за конечный исход. Сегодня мы говорили о причинах текучести кадров. Мы не хотели прятать ни сам разговор, ни цифры. Мы хотели, чтобы об этом задумался каждый. Дайте мне пять лет. Поверьте мне, мои друзья и товарищи! Я вам говорю: в течение этого времени все тысяча триста с лишним человек получат квартиры. Это обещаю вам я, Иван Туранов, и если через пять лет я не смогу выполнить то, что обещал, — я уйду с завода и каждый из вас может прийти и сказать мне об этом: да, ты солгал, Иван Туранов, и ты должен уйти. Через месяц я поеду в Москву и буду добиваться передачи заводу одного из отстающих хозяйств области, колхоза, который числится отстающим. Мы создадим там подсобное хозяйство, чтобы рабочий завода мог экономить свое время и не бегать после смены по заготовкам. Каждый сможет купить прямо на заводе такие продукты, как мясо, масло, творог, картофель, крупы. Я не говорю, что это будет сразу и что это будет легко. Нам придется в хозяйстве построить новые телятники, жилье, дороги. Это на годы. Но я вам обещаю, что это будет. Взамен я потребую от вас многого. Сегодня я объездил дома, которые строят для нас. Жилстроевцам не хватает специалистов и просто людей. В понедельник во всех цехах будут вывешены списки кандидатов на получение квартир в текущем году. Каждый из этих людей должен отработать методом воскресника или субботника на строительстве дома, в котором он будет жить. Я не знаю, сколько времени нужно будет отработать, может быть, это придется делать каждую неделю. Но если вы хотите, чтобы первые две девятиэтажки были сданы строителями в положенное время, а именно к празднику Октября, вы поможете им. Сколько придется работать — это определять вам самим, тем, кто будет жить в этих домах. И еще… Я прошу передать тем старым рабочим, кто хочет вернуться на завод с других предприятий, с пенсии, пусть приходят. Я рад буду всех их видеть. Они очень нужны сейчас здесь, на заводе. Во вторник на будущей неделе я прошу собраться во Дворце к шести часам всех бригадиров завода. Мне нужно с вами говорить. Мне нужно с вами посоветоваться. Без вас мы не одолеем той ноши, которую берет на себя коллектив. С завтрашнего дня за все помехи производственному процессу будут отвечать конкретные люди. Простоял станочник полчаса из-за неподвезенных заготовок — рублем ответит снабженец или мастер. Не выполнил норму станочник — ответит он. Рублем ответит, а не общественным порицанием. И пусть любой из обиженных идет жаловаться на меня прокурору. Нашу продукцию ждут в тридцати странах, и пора уже подумать о том, что доброе имя завода и коллектива значит ничуть не меньше, чем доброе имя любого из нас в отдельности. Теперь каждый будет отвечать за то дело, которое ему поручено. И если он не готов это делать — пусть лучше уходит сам. Таким людям не будет никакого снисхождения. Я сказал все.
Он выждал паузу и выключил микрофон. Отключил тумблеры на приборной доске.
— Совещание окончено, — буркнул он, потянувшись к графину с водой, налил стакан и, запрокинув голову, цедил влагу через почти стиснутые зубы. Люди уходили из его кабинета молча, не переговариваясь, как обычно. Сейчас он не хотел говорить ни с кем. Сейчас он должен был остаться один и еще раз подумать. До конца перерыва оставалось минут двадцать, и только сейчас аллею, ведущую к столовой, запрудила толпа людей. Он не видел их лиц, но сейчас они сбивались в группы и многие спорили. Теперь они будут обсуждать все. И чем больше споров — тем лучше. Пусть выкристаллизуется истина. Пусть они поймут, что именно к каждому из них в отдельности обращается директор завода. К каждому в отдельности, а не ко всем вместе.