— Мое дело солдатское. Скажут — останусь, не скажут…
— Значит, уйдешь. — Туранов глядел на него сбоку, и красные прожилки в его глазах набухали яростью. — Тут нельзя работать просто так. Тут менять все надо, председатель. Отсиживаться при кваске тут не придется. Если будешь работать, ты будешь спать столько же, сколько я, а может, меньше. Понял? К твоему сведению, я сплю шесть часов, а иногда и четыре. Не нравишься ты мне, председатель. Ладно, я пока что для тебя посторонний дядя. Ты даже можешь меня послать сейчас куда-нибудь подальше, но не советую. Ты плохой психолог, председатель. От того, что ты мне тут напел, у меня еще больше желания вцепиться в твой колхоз. А через пятилетку я тебя найду и привезу, чтобы ты глянул, что на этом материале можно сделать. Понял? Ишь ты, пятьдесят процентов рабочей силы у него в городе работает. Да ты сам в этом виноват. А может, я тебя еще здесь начальником участка оставлю, чтобы ты поглядел, как надо работать. Ладно. Ты мне можешь эти свои бумаги дать дня на три? Почитаю на досуге. Имей в виду, что я родился в селе, в пятнадцати верстах отсюда, и мне твои песенки петь не надо, я с любым сельхозником на равных схвачусь.
Куренной молча протянул ему папку. Туранов взял бумаги, сунул их в руки Борису Поликарповичу, а тот шустро спрятал.
— Ну что, председатель? Удивили мы тебя, а? — Туранов вдруг подмигнул Куренному. — Ладно, ты не расстраивайся. Может, на твое счастье, нам в Москве еще от ворот поворот наладят. Будешь тогда прорастать полынью в своем кабинете, и никто тебя отсюда до пенсии не потревожит. А только имей в виду, что я на каждом перекрестке буду сейчас говорить, что такие дохлые хозяйства, как твое, могут выжить, только если их передадут большим промышленным предприятиям в качестве подсобных. Мы не такие богатые в нашей стране, чтобы позволять прогуливаться тысячам гектаров земли с вшивой урожайностью. Ты сколько получаешь, скажем, пшеницы, свеклы, подсолнечника?
Куренной был весь во власти этого напора и убежденности. Николай глядел на него во все глаза и удивлялся. Он сам был свидетелем многих разговоров председателя с высоким начальством: с секретарями обкома, даже однажды с заместителем министра сельского хозяйства. И Куренной вел себя уверенно и спокойно. Здесь же будто загипнотизировали его. Покраснел, даже заикался вроде:
— За последние три года пшеницы по тринадцать на круг. Свеклы брали побольше. В среднем по сто восемь центнеров. Подсолнечник плохо. Два центнера.
— Вот хозяева. Тринадцать центнеров… — Туранов ударил руками по столу, и звук был громкий и неприятный, отчего даже испуганная секретарша на мгновение всунула голову из приемной в кабинет, но тут же исчезла, потому что Туранов махнул в ее сторону рукой: скрип двери раздражал его. Борис Поликарпович стоял рядом и разглядывал портреты на стенах.
Николай уже давно поглядывал в окно на свой грузовик. Разговор, при котором он присутствовал, был интересным, но поведение Куренного ему не нравилось, и поэтому могло случиться так, что, помимо своего желания, он, Николай Рокотов, мог срезаться в споре с этим самым шумным директором, который появился невесть откуда и ведет себя здесь уже как хозяин. Чувство обиды за свой колхоз, за неожиданно подавленное поведение председателя смешивалось с невольным восхищением вот этим самым гостем, который ведет себя так, будто знает ответы на все вопросы. И хотя Николай был уверен, что нет на земле человека, который вот так пришел бы откуда-то в колхоз и сразу дал все нужные рецепты, все ж ему был по душе крупный разговор, за которым чувствовалась сила.
— Ну что, председатель, — неожиданно мирно сказал Туранов, — ты уж меня восприми как гостя да покажи кое-что. Надо ж прикинуть. В кои веки еще всем вместе да с проектировщиками удастся повидаться на земле вашей. Так что давай-ка по селам проскочим. Место тебе в наших машинах отыщется, так что давай.
Куренной хмуро глянул на него, пожал плечами. Сказал, отведя глаза в сторону:
— Я тут кое-что поручить людям должен. Подождите на улице, через пять минут выйду.
Туранов насмешливо усмехнулся, круто развернулся к двери. Проектанты безгласно двинулись следом, а Борис Поликарпович подмигнул Николаю:
— Так что, глядишь, вместе поработаем, а?
— Все может быть.
Когда они ушли, Куренной, вытирая шею носовым платком, смущенно признался:
— Ты гляди… Как он меня, а? Только вчера секретарь райкома рассказывал про этого Туранова. Ни бога, ни черта не боится. Говорят, что этот алялякать не будет. Снимали его, понимаешь, и опять вернули. Вот чудеса. Первый раз такое в жизни встречаю. Ей-богу. Ну, так что ты думаешь про ихнюю затею?