Николай глядел в окно, как Туранов стоял возле одной из пришедших «Волг» и что-то доказывал проектанту, круто размахивая руками.
— Хуже не будет. — Николай не решился высказаться категорично, верный давней своей привычке поначалу прикинуть, что к чему, в одиночестве, а уж потом высказываться. Тем более что разговор был шумный, и хотелось, помимо прочего, отделить этот шум от сути, а возможно такое было только некоторое время спустя, когда перестанет на него действовать своей всепобеждающей уверенностью этот самый шумный Туранов. В прошлом году ночевал у Николая уполномоченный из района по уборке зерновых. Вечерком, за ужином, когда после баньки стало свободно на душе, он прочитал Рокотову четверостишие, которое, как говорили, имело интенсивное хождение среди руководящего актива и прямо относилось к их колхозу:
И в самом деле, лучшие земли колхоза лежали в акватории будущего водохранилища. Оставались и села, которые похуже. Народ уж махнул рукой на хозяйство, потому что оставались из угодий балки, склоны и прочая неудобица. Относительно будущего говорили, что поделят колхоз в свое время между соседями, и гадали, кому что достанется. А автором вышеприведенного четверостишия считал Николай Куманькова, просидевшего в председательском кресле всего один год, мужика шумного и компанейского, на ходу стихотворствовавшего, особенно в компаниях. Самым веселым председателем считали его колхозники, и никто не думал о том, что за год веселый Куманьков умудрится увеличить колхозный долг на миллион рублей. Говорят, когда его снимали на бюро райкома, он и прочитал эти стишки, а уж потом они пошли гулять по району.
Николай считал, что таких председателей надо гнать в шею. Что-то подобное, только гораздо мягче он сказал на одном из колхозных собраний незадолго до ухода Куманькова, и это принесло ему репутацию если не чрезвычайно осведомленного человека, то, по крайней мере, человека отчаянного, не побоявшегося начальства.
— Так что, поеду я, а? — Куренной вынул из сейфа бутылку минеральной, поискал стакан, не нашел, махнул рукой и глотнул прямо из горлышка. — Покажу ему все как есть. Пусть покумекает. Но ей-богу широкий мужик. Если не болтун, так ему памятник в колхозе ставить надо. А?
Николай пожал плечами. Куренной очень легко переходит от одного состояния к другому. Так тоже нельзя. Но сказать об этом председателю не решился: зачем затевать новый крупный разговор? Пусть сама разбирается.
— Езжай, Степан Андреевич.
Куренной кивнул, глянул в окно на нетерпеливо расхаживающего у машины Туранова:
— Ох-хо-хо… Что-то теперь начнется?
Когда Николай, получив соответствующие бумажки в бухгалтерии, усаживался в свой грузовик, на склоне горы вдалеке взвихрился пылевой шлейф: кавалькада из легковых машин мчалась в сторону Лесного и Князевки. Ох и непросто придется Куренному, если попадет он в подчиненные к Туранову. Видать, директор и впрямь не очень любит засыпаться по утрам. Такой закрутит. А может быть, так оно и надо? Ведь что греха таить, последние лет пять села колхоза умирали. Пусть строились новые крепкие дома, рассчитанные не на один десяток лет, но зато заколачивались и превращались в скелеты десятки других. Люди бросали землю, а это значит, что ухода за ней становилось все меньше и меньше. Что на здешних супесях возьмешь без крепкой заботы о ней, о кормилице? И шло все помаленьку к развалу, к расстройству годами выверенного земледельческого механизма. Вроде и богаче стали колхозники, и жили полегче, а земле-то с каждым годом все труднее и труднее. Ведь оскудеет от неухоженности, что тогда? Дети и внуки нас проклянут за такое небрежение, за легкомыслие. Страшновато, правда, что придут на крестьянские земли городские люди со своими привычками и рабочим днем… Земля-то нуждается не в ограниченном рабочем дне, не в приездах к ней на восемь часов, а в круглосуточной заботе. Как тут будет? А с другой стороны, городские привезут дисциплину, не будет нашей сельской расхлябанности, дикой станет привычка спорить по поводу наряда: выполнять или нет? Да и городские-то, они ведь не так уж и давно стали такими. Города выросли на памяти нынешнего поколения, и пятьдесят процентов горожан еще не забыли, как держать косу на лугу. Так, может, и помочь им в этот самый момент вспомнить уже почти забытое? Нет, пусть приходит сюда этот шумный Туранов, правильно он, Рокотов, сказал тогда Куренному: «Хуже не будет».
Лучше всего думается под шум мотора.