— Ну-ка, Дима, на Парковую меня отвези. Высадишь, а Семен Порфирьевича на завод. Сам езжай в гараж. Позову.
Парковая. Первые жилые дома завода начинались здесь. Когда-то на этом месте была сельхозвыставка, потом площади передали заводу для застройки. Тут пока еще были и приземистые двухэтажки, и четырехэтажные дома, казавшиеся сейчас гигантами. А город уже подступал к микрорайону крупными зданиями, и Туранов знал, что заводскому УКСу городская архитектура уже задавала вопрос: есть ли возможность повысить этажность в этих домах? Все правильно, центр города. А если б не так, то можно было бы оставить этот первый заводской микрорайон таким, какой он сейчас. Оставить как памятник первым победам, первым новосельям только что созданного завода. Интересно, там же живет старик Кушкин или уже переехал? Впрочем, навряд ли. Никто ему при Бутенко конечно же новой квартиры не предлагал. Да и сам он навряд ли просил.
Гусленко, видимо, очень хотел задать вопрос о цели его остановки здесь, но счел, видно, не совсем удобным. Так и уехал.
Во дворе возились малыши. Хорошая детская площадка. Тополя вымахали выше крыш. Только какой дурак разрешил городить здесь гаражи? Пусть не капитальные, а железные. Воздух от этого не будет чище. Надо бы поинтересоваться.
Где же этот дом? Ага, наверное, вот он. Стоял он раньше с края. Теперь тут отгрохали магазин. Хорошо. Людям близко.
Кушкин. Артем Семенович Кушкин. Художник, даже не мастер, а художник инструментального дела. Уже тогда он был в годах. И бригада у него из таких же мужиков, с которыми ладить было не так уж легко, зато если брались за что-нибудь, то уж сомневаться не приходилось. А сам бригадир — ас. Вчера Туранов прошелся по их участку. Ни одного человека из кушкинской бригады. Спросил у рабочих. Оказывается, последний «мамонт» ушел на пенсию два года назад. А сам Кушкин, как выяснил Туранов, жив-здоров, бегает по утрам не то в быткомбинат, не то в промкомбинат. В общем, прирабатывает.
Когда-то он, Туранов, знал квартиры всех рабочих из так называемого «золотого списка». У всех побывал в гостях, а многим и ключи вручал. И вот теперь нет ни «золотого списка», ни адресов. Как их искать, крепких послевоенных мужиков, с кого начинался завод? Первый директор Раздобаров собирал их тогда сам на предприятиях города, приводил, показывал пустырь, где потом возникли цеха. Многие пошли с ним, потеряв в зарплате, в условиях, потому что хотели быть первыми, начинать. Это было прекрасное поколение, заряженное на трудности и борьбу. Туранов жалел, что в те времена был мальчишкой. Раздобаров хорошо понимал то, что не смог осмыслить Бутенко: без костяка мастеров на заводе нельзя. «Золотой список» должен существовать, он будет восстановлен. Это одна из самых главных задач. Те проблемы, которые решает сейчас администрация и инженерно-технический персонал, должны знать рабочие. Пусть посоветуют, пусть подскажут, как их осуществить. Пусть поругают, если есть в этом смысл. Нельзя делить коллектив на две части: одним приказывать, а другим исполнять. Сейчас не то время, иной рабочий по смекалке, опыту и технической подготовке заткнет за пояс инженера.
Вроде бы здесь. Туранов постоял перед дверью, заботливо обитой дерматином, нажал кнопку. Звонок громко звякнул, и почти тотчас же дверь распахнулась. Кушкин тревожно глядел на него сквозь толстые стекла очков, сжимая в руке широкий армейский ремень. Постепенно краска отливала от его щек, он потер рукой лоб, бросил на пол ремень и сказал смущенно:
— Пацанва шуткует… В засаде сидел. Они ж, барбосы, позвонят и бежать… Уже с полчаса в засаде. Думаю, хоть одного пригрею. Вон как оно, директора своего подсидел. Ни гадал ни думал. Заходи, Иван Викторович, заходи. Вот уж не плановал даже, чтоб лично ко мне…
— А ты чего ж не плановал? Или директор такая уж шишка важная, чтоб к лучшему рабочему завода в гости не мог собраться?
— Да ни разу не было с той поры, как ушел, чтоб про меня вспомнили. На торжественные собрания по линии парткома зовут, тут грех обижаться. Ребята приходили с комсомола, ленту ветерана принесли, а больше и ничего. Да я не в обиде, Иван Викторович. Дело ясное, руки не те, по делу вроде не гожусь, а так что? Садись, что ли? Чего ж стоять-то?
В комнате было светло и тихо. На стенах всякое вязаное рукоделье развешано: собачки, кошечки. Кушкин поймал взгляд директора, пояснил:
— Внучка старается. Вот замуж отдавать в субботу будем. Вроде и сына недавно в ясли носил, а тут уже и внучка… Да.