— Полагаю, что даже дивизию осилил бы. Нашлись бы люди, что помогли специфику освоить, а главное ведь не в том, когда ложиться, а когда вставать в атаку. Главное — с людьми.
Это было давно. Может быть, сейчас он ответил бы чуток иначе. И все равно. Он готов ко многому. Сейчас, в пятьдесят, он может горы свернуть. Он шел к этому времени почти всю жизнь. В прошлый заход здесь, на заводе, чего-то не хватило. А теперь он готов к тому, чтобы совершить задуманное и осмысленное годами. Еще не ушли силы, но есть уже мудрость.
10
Воскресенье выдалось дождливым. К вечеру Николай сделал все домашние дела. Пришел младший Сучков — Ленька, принес магнитофон. Что-то со звукоснимателем. Провозились около часа. Вроде наладили. Парень пошел домой, а Николай включил телевизор, вышел на веранду, крикнул соседу:
— Ну ты, вояка, чего ж не приходишь? Хвастал ведь.
Сучок вылез из-за сарая, отложил в сторону вилы, обеими руками разгладил на почти лысой голове клочки редких седеньких волос:
— Зараз приду. Ишь ты, раздухарился. Ну гляди, Коля.
Маша возилась на кухне, иногда поглядывая на телевизор. Мужики расположились на веранде, неторопливо расставляя фигуры на шахматной доске. Сучок начал было рассказывать про то, какую щуку залучил в прошлый выходной Сашка Каллистратов, и тут на веранду вышла Маша:
— Коля, иди глянь… Никак про тебя…
И лицо ее было то ли встревоженным, то ли обрадованным, этого Николай так и не понял. Они с Костей вскочили в комнату, как молодые, и Сучок сразу же к дивану. Николай остался стоять у порога, не отводя глаз от лица человека, отвечавшего корреспонденту телевидения. Это был худой мужчина с коротким седым ежиком волос, в больших роговых очках, улыбка стеснительная иногда, в такт словам он взмахивал левой рукой, а правая была менее подвижной, и человек держался ею за борт пиджака:
— …я это, как говорят по-русски, не знаю… это, я целился фауст против русский панцерн… да, танк. Я стрелял, был очень сильный толчок в грудь… Там сидело много русский зольдат. Я видел: танк горел, я попал в это… гусеница. Потом меня схватили зольдат. У них были очень решительные лица, я понимайт… это враг. Сейчас я понимайт все… Криг… война. Человек идет против человек, хотя человек должен дружить с другой человек…
Хорст. Неужто тот самый пацан, который выскочил навстречу их десанту в Шнайдемюле? Грязные руки, мышастый мундирчик, глаза затравленного зверька. Купцов тогда рвался к нему, и не встань на его дороге Николай… Танк только из ремонта, через бой прошли, а тут… Если б фаустом зацепило кого из ребят, не остался бы целым этот самый Хорст. А Купцова оглушило в танке. Хорошо, что ребята вылезть успели. Здоровенный Купцов в драном комбинезоне стоял над мальчишкой, и Николаю с великим трудом удалось остановить в воздухе его могучий кулачище.
— Га-ад! — Купцов рычал от бешенства и рвался к пацану, прижавшемуся к стенке и белыми от ужаса глазами глядевшему на страшного танкиста…
— Ну, чудеса… — Сучок восхищенно глядел на Николая. А человек с экрана рассказывал всей стране:
— …это был простой русский зольдат… Очень молодой… Может, года на четыре старше меня. Я понимайт: врага нужно убивать. Я хотел убивать его, если б не мои слабые руки… Он заслонил меня… это… только сказал сердито: «Щенок!» Да, я помню это слово, это означает маленькая собачка, которая еще не может жить без своей мутти. Это великое чувство человечности… Меня не только перевязали, но и отпустили. Я не был военнопленным. Я много жил потом, у меня есть двое киндер… дети, я рассказывал про тот русский зольдат мои дети. Я в Гамбурге говорил нашим товарищам много раз этот случай. Я не есть коммунист, я имею свои мысли, как жить на германской земле, но я не хочу, чтобы с моей родины на тот русский зольдат были направлены американские ракеты. Да… Я хотел бы сесть напротив этот зольдат и сказать ему: «Нам совсем не надо стреляйт… Нам надо ездить друг к другу в гости. А чужие пусть уходят». Вот что я сказал бы этот зольдат, если б имел счастье повидать его.
Корреспондент, державший микрофон возле Хорста, спросил:
— А вы не помните, господин Магнуссон, имени того солдата? Может быть даже фамилию его?
— Фамилию нет… Нет. Он отвел меня в сторону, дал сухарь… Потом сказал на себя: «Ни-ко-лас». Я сказал ему: «Ихь Хорст… Хорст Магнуссон». Я не боялся этот зольдат, у него были ясные глаза.
Нет, он не называл тогда фамилии, это Николай точно помнит. Он прижимал грязные бледные пальцы к груди и кричал, не отводя глаз от лица Николая: «Ихь Хорст! Ихь Хорст! Ихь Хорст!» Будто заведенный, еще не отошедший от смертного страха. Даже Купцов, махнув рукой, отошел в сторону: «Да ну его…» И сокрушенно вздыхая, присел у развороченной гусеницы.