— Добренькие, — буркнул Туранов, — позавчера было четырнадцать случаев опоздания на работу. Сморгаем — завтра будет вдвое больше. А Кравцов ваш уже от выговоров иммунитет выработал. Ладно, погляжу на все при его очередном фортеле. И все ж сменным инженером ему не быть. Переведу в слесаря на три месяца. Не хочет — пусть увольняется. Единственное на что пойду — отпущу по собственному желанию. И все! Больше ничего не просите.
Вот такая история приключилась. Кравцов оказался в слесарях, что, судя по всему, не так уж сильно его огорчило; во всяком случае, с завода уйти даже не делал попытки, а заступничество Любшина вызвало во взаимоотношениях директора с секретарем парткома не то что холодок, нет, до этого дело не дошло, просто Туранов пару раз потом, вроде совсем безотносительно, сказал в присутствии Любшина что-то о нашей преступной мягкотелости в вопросах дисциплины труда, о том, что государству подобный либерализм не просто в копеечку влетает, а в очень даже ощутимые миллиарды и, более того, приносит вред другого рода, а именно то, что молодые рабочие как бы индульгенцию на будущие свои грехи получают, воспринимая замечания просто как благие пожелания, а не как твердый и нерушимый закон. Жизнь же вертелась и раскручивалась в обычных рабочих буднях, и все это происходило на глазах у Любшина, и каждый из минувших дней давал ему доказательство того непреложного факта, что только путем Туранова нужно идти, если надеешься на улучшение положения в коллективе, если не болтовней и громкими словами двигать дело, а совершенно конкретными реалиями.
Снова подошел к справочному. Девушка заулыбалась ему навстречу:
— Идет на посадку ваш рейс. Сейчас объявят.
И точно, загудел под сводами зала гулкий женский голос, но Любшин уже не слышал его, потому что вышагивал, уклоняясь от ветра с колючим снегом к выходу на посадочную платформу, откуда уже было хорошо видно, как из метели вылезал гигантский нос только что севшего самолета. Машина подруливала к самому вокзалу и, наконец, застыла, умеряя стремительный бег винтов. Поехал трап с шустрым мужичком в распахнутой шубейке. Приткнулся к борту, будто сосунок к матке, и тотчас же полез из самолета разный народ. Любшин искал глазами Туранова и не находил. Уже стал иссякать поток выбирающихся из самолетного чрева, как вдруг Туранов обнаружился совсем рядом, в пяти шагах, и тут только Станислав Иванович понял, почему до сей поры не обнаружил директора. Вместо роскошной, вызывавшей скрытую зависть ближайших помощников ондатровой шапки, на голове Туранова сидела совершенно немыслимая кепочка, чем-то похожая на печальной памяти хулиганскую восьмиклинку, в которой щеголяли уличные рыцари пятидесятых годов и которая на лобастой голове Ивана Викторовича выглядела удивительно нелепо. Любшин, пожимая руку директору, не смог удержаться от того, чтобы не глянуть еще раз на эту самую кепочку, и Туранов загудел сипловатым голосом:
— Ну чего глядишь? Я ж не виноват, что у них там ассортимент такой. Выбил четыре бульдозера для подсобного, а жучок там один шапку мою приглядел. Все намекал, что ежли такую добудем для него, так наша техника нынче же отправится. Пришлось подарить, зато сам платформы в путь благословил. Отправил, говорю. Ушли бульдозеры. Лично отбирал на базе. А картузик пришлось покупать, волосы, понимаешь, не те.
Любшин пробормотал что-то насчет того, что дело не в волосах, а в погоде, но Туранов уже устраивался на заднем сиденье машины, покряхтывая от удовольствия, и явно не слушал его, все еще находясь во власти одержанной победы:
— Подумал сразу, что наряд лучше всего мне самому пробивать. Я ж на Урале не новичок, был когда-то первым секретарем Пермского обкома комсомола… Не верилось, что не найду знакомых ребят. А без бульдозеров нам с подсобным начинать совсем плохо. Не идти же снова к этому живодеру Марусичу. Ей-богу лучше самому съездить на Урал. Как вспомню его масленую физиономию. И точно — нашел ребят. Котов был такой в Свердловском обкоме комсомола. Сейчас крупный хозяйственник. Решил в две минуты. Вот так-то, Станислав Иванович. Личный контакт все же остается самым действенным средством. Ты что, хвораешь?
— Да уже почти нет.
— Хвораешь… — Туранов скользнул взглядом по лицу Любшина, и Станиславу Ивановичу почудилась усмешка в глубоко запрятанных глазах Ивана Викторовича: «Эх молодежь… Хлипкие вы какие, а?»
— Заживем, — сказал Туранов. — Нынче же поедем в колхоз. Надо принимать хозяйство. Дымову передал, чтобы технику особо поглядел? Тракторы, комбайны? Значит, хорошо… И по акту принять все до последней железки. Глядеть надо, чтоб на сторону чего не уплыло. А то ведь знаешь как? Район теперь будет упираться. Во поглядишь. И я бы на его месте тоже упирался. План с него не снимут, а из севооборота семь тысяч гектаров уйдет. Радости для секретаря райкома и председателя райисполкома совсем мало. И все ж нам с ними одно дело делать. Будем друг к другу характеры приспосабливать.