— Домой, Иван Викторович? — Шофер задержался у перекрестка.
Туранов бросил взгляд на часы:
— Ладно. На часок. И сразу ко мне. Поедем в колхоз. На заводе все в порядке?
— Все в норме, Иван Викторович. — Любшин прикидывал, что с больничным листом, видно, уже покончено. Не мог он отлеживаться дома, если закручивались такие дела. Если Туранов ехал в колхоз, значит, не иначе как сегодня затеял собрание. А это не просто. Нет, он, секретарь парткома, не может оставить директора одного в такой ситуации. Да и выбрался он уже из ангины. Если врачей слушать… — И вот что, Иван Викторович… Меня прихватите с собой. В колхоз.
— Да? — Туранов глянул на него искоса, будто чуток удивившись, но тут же отвернулся и будничным голосом добавил: — Заметано. Возьмем и тебя. Значит, через часок, а?
Он вылез у подъезда и крупно зашагал к крыльцу, не оглядываясь, помахивая туго набитым портфелем; широченные плечи его были развернуты, словно проходил он перед парадной трибуной церемониальным маршем, и в самой походке его не было ни капельки усталости человека, отмахавшего за сутки такую уйму километров на всех мыслимых и немыслимых видах транспорта и не спавшего как минимум две ночи. И Любшин еще раз подумал о том, что такие люди, как Туранов, умирают не в постели, а на ходу, или даже на бегу, спотыкаются на полуслове, и для них другой жизни просто нет, потому что иначе они себя не мыслят. И ему, Станиславу Любшину, тоже несладко рядом с таким человеком, но в то же время лучшего директора для завода желать было бы грешно. Видел он впереди для себя непростую жизнь, потому что при всем удивительном директорском таланте Ивана Викторовича не мог Любшин смириться с некоторыми привычками Туранова, тем более нелепыми при всем наборе великолепных качеств его. Трудно было представить себя, тридцатилетнего с малым, в позиции человека поучающего или воспитывающего, но дело было в том, что назревал разговор, от которого уходить было уже невозможно, и это было тем более тяжело, что душой он понимал всю необходимость именно сейчас крутых турановских методов. Но как коммунист, как партийный работник, он знал и другое: то, что просматриваются сейчас небольшие перегибы, может стать принципом, правилом, и тогда с Турановым трудно будет говорить. И, даже понимая все как умный и повидавший в жизни человек, он, как конь на скаку, не сможет остановиться сразу. Два месяца назад он предложил Любшину собрать заседание парткома в директорском кабинете. Ждал звонка из Москвы и не хотел, чтобы его потом искали, переключали разговор и так далее. Потом пошло уже почти как по правилу. Партком собирался в директорском кабинете, и никто уже не заикался о другом варианте. Мелочь вроде бы, а смешки, улыбочки уже пошли по заводу: «Партком у директора в кармане». Похоже, что и сам Туранов играет в игру. А ну, на сколько хватит секретаря? Однажды Любшин завел беседу на эту тему, но Иван Викторович отшутился: «Слушай, ну какая разница, а? Со второго этажа, если хочешь, гораздо виднее, чем с первого… Горизонт шире». По всему видно было, что счел разговор этот для себя совершенно несущественным, непринципиальным. А дел у него действительно много, тут уж говорить нечего, и именно таких, при которых заменить его никем нельзя. И все ж…
В очередной раз подумал, что работать на инженерной должности было бы для него в сотню раз легче. Да только что сделаешь, раз уж так вышло. Судьба, видно, связала его с Иваном Викторовичем накрепко, и еще неизвестно, пожалеет ли он об этом. Во всяком случае, с его любопытством к людям, интересом к их возможностям, нынешнее стечение обстоятельств дает ему возможность интересно работать. Ну а как сложится эта работа, тут уж гадать не стоит. Во всяком случае, он постарается быть полезным во всех тех делах, которые затеял Туранов для пользы завода.
И все ж есть какая-то неуверенность в себе — страх, что ли? Уж больно крупен для него Иван Викторович, чтобы, даже будучи убежденным в своей правоте, в своей партийной правоте, быть для директора чем-то другим, взять на себя что-то большее кроме роли рядового помощника.
Мелькали запушенные снегом дома, бесконечные улицы с потоком людей на тротуарах. Большой промышленный город, четвертая часть его жителей так или иначе, а связана с «Тяжмашем». И не только непосредственно работающие на предприятии, но и члены их семей. Именно о них думал сейчас Любшин. Чтобы мать или отец семейства, возвращаясь с работы, не заботился о беготне по магазинам для поисков провианта, чтобы он мог взять все, что ему нужно прямо на заводе, в заводском «Продмаге». Для этого берет на себя семь тысяч гектаров пашни и судьбы тысячи с лишним человек директор «Тяжмаша» Туранов.