— Да, тут все надо испробовать, — согласился Морошка. — Вот я думаю сейчас… Вот отбросим породу метров на десять — и гряда покажется из воды. И тогда, шут ее знает, справимся ли с нею? Ну, ничего, если не осилим, сделаем так: у подошвы откоса положим заряд с детонаторами замедленного действия, а немного выше — с детонаторами мгновенного действия. И знаете, что выйдет? Мгновенный ударит, создастся газовая камера, а потом ударит замедленный. И вся гряда, ручаюсь, будет отброшена!
— Ты только все записывай, — уже потребовал Завьялов. — Закончишь прорезь — отправим тебя со всеми материалами в Новосибирск, к ученым. Пусть скажут свое слово. Я думаю, ты затеял большое дело. Будущим летом мы применим новый метод на разных шиверах.
— Будь у нас порох, мы еще и зимой бы здесь рвали, со льда, — сказал Морошка. — Надо попробовать массовые выбросы. Одним зарядом — кубометров сто.
— И далеко отбросит?
— Думаю, метра на четыре.
— Мне один наш разговор вспомнился, — подал голос Кисляев. — Ходили мы однажды в Погорюй, а был у нас один чудак. Теперь его нет.
— Здесь я, — признался Уваров.
— А-а, ты здесь? Тем лучше! — продолжал Кисляев. — Вот наш Коля-Николай и давай ныть: дело наше временное, невидное, никто о нем и знать-то не будет. Так говорилось, да? А что вышло, слыхал? Открыт новый метод. Может, о нем заговорят на всех реках. Невидное дело, оно как зернышко в земле.
— Ну, хорошо, — согласился Уваров. — Вот поедет наш прораб к ученым, сделает научный доклад. И сам станет, может быть, ученым. А мы? Как таскали ящики, так и таскать? Да я профессию потеряю!
— Одну потеряешь, другую найдешь, — вмешался в спор друзей Завьялов. — Вот закончите прорезь, отдохнете — и на курсы. К весне будете подводниками-взрывниками. Теперь их потребуется нам много.
— Ну, какая это профессия! — возразил Уваров. — Поработаешь годок-другой — и опять меняй.
— Зачем?
— Работы не будет.
— Работы на Ангаре — непочатый край. Разработаете шиверы — порты надо делать на морях.
— Есть у меня одна мечта, — заговорил Арсений, улыбаясь мягко, как улыбаются во сне. — Сразиться с Ангарой на Мурском пороге. — Он обернулся к Завьялову. — Как он там?
— Шумит и клокочет.
— Там в самом русле — большие камни, — пояснил Морошка, обращаясь к друзьям. — Особенно один, громадный валунище. Огибаешь его — и сердце холодеет. Зажмуриться охота.
Кисляев положил перед ним блокнот:
— Нарисуй-ка…
— Вот так камень лежит, вот так струя его омывает… — Арсений быстро набросал карту порога. — Подступиться к нему невозможно. Он почти выглядывает из воды. Со спаровки заряд нельзя положить. Как его разбить, не придумаю.
— А если плавучий заряд пустить? — спросил Кисляев. — Вроде нашего?
— Струей сбивать будет.
— Сообразить, чтобы не сбивало!
— Уже загорелся! — воскликнул Уваров.
— Как хотите, ребятушки, а меня что-то манит на Мурский, — сказал Кисляев, переглядываясь с однополчанами. — Доделаем прорезь на Буйной — и я туда. Очень заманчиво.
— Так, нас уже двое, — отметил Арсений.
— Чего там, считай уж всех! — воскликнул Уваров.
— Меня не считай, — сказал Славка.
— К маме?
— Не к маме, а домой, — поправил Славка. — Мне в армию пора. Отслужу, а там видно будет.
— Наливаю еще, подставляй, — объявил Завьялов и, когда чашки были наполнены, неожиданно поднялся с места. — Что ж, выходит, за будущее сражение с Ангарой на Мурском пороге? Так, а?
Все разом поднялись, зашумели, собираясь выпить, но тут перед столом появилась Варенька со своей чашкой.
— Налейте уж и мне-ка, — сказала она смущенно. — И мне-ка побывать там охота.
И только Геля стояла молча у окна…
Прорабская быстро опустела. Все повалили на берег. Приблизясь к двери комнатушки Арсения, Геля произнесла тихонько:
— Пора и мне…
Геле показалось, что Морошка не очень-то удивился ее словам, но все же лицо его дрогнуло, а лоб, как всегда в тяжелые для него минуты, заблестел от пота. И вдруг в больших глазах Морошки отразилось такое страдание, будто его ударили ножом под самое сердце.
— Присядьте, — попросила его Геля. — Вы еще больны.
Ему было так тяжко, что он сразу же послушался и сел за свой стол.
— Как все хорошо вышло, — продолжала Геля. — Теперь я спокойна. Могу ехать, а то и не знала, что делать. Стыдно было оставлять вас в беде.
Арсений хмурился, стиснув зубы и свесив над столом взлохмаченный чуб. Он с недоумением вслушивался в ее слова, — они казались непонятными и совсем ненужными не только сейчас, но и никогда. Потом он запоздало вздрогнул, как от неожиданного гудка на реке, и вскинул на Гелю растерянный взгляд.