— Ну, знаешь, этого не прощают!
Она надела кофточку и куртку, но не ушла, а только слегка отвернулась от Морошки и засмотрелась в оконце на Ангару, розовеющую под вечерним солнцем, засмотрелась, покусывая губы.
— Далеко ли ходили? — спросил Морошка.
— К чертям на кулички!
— Угощай.
— Чем? Не нашли мы ягод.
— Сводить вас, что ли?
Негромко и неторопливо рассказывая ей, куда надо идти за черникой, он с неприятным чувством вспоминал недавнее.
Нынешней весной Арсений Морошка совершенно преждевременно, как это нередко случается с молодыми, пришел к мысли, что для него кончается лучшая пора, пора любви, когда заводятся семьи.
Тут как раз и появилась Рита Зуева.
Она состояла техником-геодезистом в русловой изыскательской партии, ведущей работы по всей Нижней Ангаре, а на время разработки Буйной вместе с двумя рабочими была прислана в распоряжение Арсения Морошки. Она искала и отмечала вехами подрезки, а после уборки взрыхленной породы проводила контрольные съемки. При этом обычно обнаруживались и наносились на карту шишки — остатки гребней, а также отдельные, отвалившиеся при взрывах большие камни, и Морошке вновь приходилось рвать их, чтобы добиться полной чистоты судового хода. Частенько Рита уезжала в свою партию, где обычно готовились карты.
Смелость, живость, непринужденность Риты Зуевой, несомненно, были следствием ее общения с той частью городской молодежи, которая считает себя наиболее современной. Для таежного парня, каким всегда был и оставался Арсений Морошка, несмотря на длительное пребывание в городе, в поведении Риты было много непривычного, и вначале он отнесся к ней со стыдливостью и настороженностью. Однако что-то в ней и тревожило и манило. Вскоре Арсению впервые открылось, что он, оказывается, нестерпимо истосковался по женской ласке. А Рита проявила присущую ей решительность и только потом, вероятно решив, хотя и с опозданием, сказать что-то неопределенное о себе, смеясь и лаская Арсения, пожурила его шутливо:
— Темнота!
— Зато ты учена, — стыдясь, буркнул Арсений.
— Да, все знаю! — воскликнула Рита беспечно, считая, что весьма удачно отделалась шуткой.
С той ночи Арсений сильнее прежнего застыдился отчаянной горожанки и, хотя и был еще в угаре, долго всячески избегал встреч с нею. Но она опять пришла и, только переступив порог, сама закрыла дверь на крюк. Да еще и посмеялась, грозя пальцем…
Он спросил в тот раз, поглаживая ее голое плечо:
— Любишь ли?
Она ответила не совсем ясно:
— Еще как!
— Давай тогда поженимся, — предложил Арсений.
— Обождем! — Рита зевнула протяжно, сладостно. — Зачем спешить?
— Нехорошо. Люди осудят.
— Ты как столетний дед!
— Все лучше, если законно.
— Темнота!
И опять они, по воле Морошки, не встречались больше недели. Арсений уже начал с тревогой задумываться о своих отношениях с Ритой Зуевой и во время третьей встречи заговорил о них особенно настойчиво.
— А чем тебе вот так, как сейчас, не нравится? — удивилась Рита.
— Так — одно распутство, — хмуро ответил Морошка.
— Подумаешь, Распутин!
— Но я не пойму, отчего ты раздумываешь?
— Ми-и-лый, да я уже побывала замужем! — впервые призналась Рита со вздохом и горестной миной. — Обожглась — и зарок дала. На долгие годы.
— Мне семья нужна, — твердо заявил Морошка.
— Чудак ты! — искренне удивилась Рита. — Да какая тебе здесь, в тайге, семья? В кочевой-то жизни? И потом, сегодня вместе, завтра врозь. Кочуем и должны кочевать, пока молоды. У нас столько интересной работы! Мы побываем на всех реках Сибири. Я хочу работать. Я хочу бродить по тайге. И потом, надо ведь хорошенько узнать друг друга.
— Я думал, ты любишь, — выслушав откровение Риты, сказал Арсений.
— Люблю, конечно…
Он медленно отстранил ее руки.
— Не надо.
— Гонишь? Не веришь?
— Что уж там…
Через несколько дней Рита Зуева, которую все на Буйной стали называть Обманкой, прибежала в прорабскую и, разгоряченно дыша, спросила:
— Говорят, это ты дал мне прозвище?
— Ну-у! — просто признался Морошка.
И тут Обманка, сузив зеленоватые глаза, внезапно изо всей силы наградила Морошку необычайно резкой и звонкой оплеухой. Да еще и погрозила, уходя:
— Ну, погоди же!
В те дни на Буйную приехала Геля.
Только теперь Арсений понял, что ее появление, скорее всего, и помогло, ему справиться с растерянностью, какая мучила его тогда, и побороть отвращение к себе за свою слабость перед Обманкой. Еще и не брезжила за далью его нынешняя любовь, еще и не думалось, что ей быть, а уже какое-то странное волнение, как у птиц перед рассветом, не давало покоя, заставляло чего-то искать, о чем-то тосковать, чаще прежнего задумываться о жизни. Обманка всячески избегала его, держалась суховато, сдержанно, всем видом давая понять, что их прежние отношения прерваны навсегда. Вероятно, ради того, чтобы все былое скорее поросло быльем, она и уезжала на две недели в свою партию.