Тайга не обладает сознанием, но является существом, равным человеку по силе. Тайга живет, дышит, грезит о чем-то своем. Люди, живущие с ней бок о бок, постепенно пропитываются исходящими от нее волнами. Они начинают жить по лесным законам, хотя полностью разделить с тайгой ее грезы, стать их частью не получится никогда. Причина тому – разум. Мы получили в дар божью искру, а лес боится огня. Наверное, именно поэтому законы, по которым жить миру, устанавливает человек. Ума бы нам, правда, побольше.
Но лес все равно могуч. За примером далеко ходить не надо. Еще не так давно, каких-то семьдесят-восемьдесят лет назад, через Владимирскую область проходила дорога. Хорошая дорога, оживленная. По ее окоему множились деревни с каменными церквями, множились, как грибы после дождя, монастыри, а уж постоялых дворов и вовсе немеряно было. Где все они теперь? Стоило перестать пользоваться дорогой, как признаки цивилизации исчезли, округу заполонил лес, и только изредка в чащобе можно наткнуться на почти целую церковь, ну или монастырь.
Пока шли до дому, мужик, не переставая, трендел об инопланетянах. У Пети создалось впечатление, что тот лично побывал у них на корабле и давал советы при строительстве инопланетянского города. Очень хотелось стукнуть зануду по голове, но Петя с детства отличался миролюбивым характером и драки не приветствовал. Слабость, поселившаяся в ногах после приключения, тоже не способствовала решению конфликта силовым путем. Приходилось терпеть, отделываясь невнятными «да», «ну надо же», «ни за что бы не поверил». В общем, когда показалась родная деревня, Петя вздохнул с облегчением.
Глава шестая
Дома Петю встретили картофельные оладьи с грибной подливой и сгорающая от любопытства мать. Справедливо полагая, что приключение скрыть все равно не удастся, он подробно рассказал о своих блужданиях в зеленых мхах. Мать ахала и всплескивала руками. Страха за сына она не испытывала – Петя предусмотрительно представил все в юмористическом виде. Этакий случившийся с ним дурацкий анекдот.
Когда в Петю перестали влезать оладьи, появился усталый Федор. Его радушно пригласили к столу. Тот отказываться не стал, охотно принял дымящуюся тарелку и энергично заработал ложкой. В кухне воцарилось молчание. Федор полностью отдался процессу приема пищи, Петя, сыто откинувшийся на спинку стула, за ним наблюдал. Потом мать подала чай. Пили его с конфетами и вишневым вареньем. Осторожно трогая губами обжигающе горячий напиток, Федя рассказал о том, что произошло после ухода Пети, хотя рассказывать было особо нечего. Походили. Покричали. В ответ тишина и никаких следов.
– Завтра снова надо идти, – закончил он. – Еще обещали прислать вертолет и побольше спасателей.
– Дело, – оживился Петя. – Я тоже пойду. Все равно завтра выходной.
После чая решили отправиться к Арменычу. День был слишком насыщен событиями, их хотелось обсуждать, а не переваривать в одиночку в скрипучей темноте дома. Да и сто грамм бы не помешало. Для успокоения нервной системы.
Шотик Арменович как будто чувствовал приближение гостей. Он уже ждал их за накрытым столом, где среди жаренной с луком картошки и домашних солений взблескивала запотевшая бутыль с самогоном. Самогон у Арменыча получался знатный. Заморский виски рядом с ним казался дешевым пойлом. Этот самогон хотелось пить маленькими глоточками, оценивая букет, закатывая глаза и причмокивая. Рецепт благородного напитка старик хранил в строжайшей тайне, ни для кого не делая исключений. Правда, однажды, будучи в хорошем расположении духа, он обещал передать его Пете, но лишь на смертном одре. Пете любопытно было узнать секрет, однако старика он любил и рассчитывал, что тот еще задержится на этом свете.
– Я не пью, – быстро предупредил Федор, со страхом глядя на почти трехлитровую емкость.
– Я тоже, – успокоил его Петя. Он выставил на стол банку маринованных маслят еще прошлогоднего сбора. – Посидим, поговорим, ну, может, по стопочке выпьем, чтоб не на сухую.
Расселись. Федор было выбрал стул у холодильника, но Шотик Арменович его шуганул – стул с мягкой спинкой находился в стратегически удобном во всех отношениях месте, и право его занимать имел только хозяин. Федор этого не знал, поэтому бестактность и совершил.
– Мне чуть-чуть, – попросил он, ерзая на предоставленной табуретке.