– Если так, то можешь сделать, чтоб умер скорее, не мучился?
Боярин не мог поверить своим ушам.
– А кто тебе этот стремянной?
– Полюбовник.
«Ишь, даже бровью не повела, баба бесстыжая!» – мысленно сплюнул боярин. Вслух сказал:
– Ладно, приди завтра, скажу что и как.
День тянулся невозможно долго, она стояла в церкви перед иконами, но молитвы не приходили в голову. Ходила по улицам – ещё тошнее. Наконец пришла к тётке, попросилась работу какую сделать. Время побежало чуть быстрее. Вечером пошла к боярину. Он покачал головой:
– Держится пока твой стремянной, молчит. Но вытащить никак нельзя, сам Малюта его допрашивает.
– А то, другое?
– Не знаю. Молись лучше.
На следующий день опять пришла. Боярин прятал глаза.
– К царю его таскали сегодня, Малюта чай думал, все скажет.
– Сказал?
– Да нет, отказался, князя своего хвалит. Умереть за него обещается.
Лицо Насти передернулось, но глаза заблестели от гордости.
– Упрямец. Видел ты его? Как…?
Боярин посмотрел на нее почти с жалостью.
– Не долго ему осталось.
И опять пришла баба, вопросительно смотрела на боярина огромными глазами.
– Умер твой стремянной. Так и не сказал ничего. Тело его царь на площади выставить приказал, другим в назидание.
Настя облизала вдруг пересохшие губы.
– Вели его похоронить, боярин, как положено, по христиански.
Боярин хотел было возразить, что если он царя ослушается, то и ему не вздобровать, да осекся. Глянул на Настю и устыдился. Дух старого боярина загорелся, как в молодости, царю вызов бросить и, как в молодости, захотелось утонуть в её зелёных глазах. «Ну, заворожила баба», – вспоминал он потом.
– Хорошо, пошлю двух холопов вечером тело снять и похоронить.
Настя поклонилась низко, с благодарностью.
Тело белело на помосте посреди площади. Когда подошли ближе, Настя невольно закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Холопы боярина срезали веревки и завернули тело в кошму. В доме положили на скамейку в погребе. Настя попросила воды, да полотенца, да одежду чистую. Оставшись одна, заставили себя открыть глаза. В волосах Василия запеклась кровь. Всё тело было покрыто ранами и струпьями от ожогов. Даже ступни обуглены. «Вот и дополз ты ко мне по угольям горящим», – горько усмехнулась Настя. Она взяла полотенце, обмакнула в воду, начала медленно смывать кровь с любимого лица. Обмыла разбитое, изуродованное тело, одела во всё чистое. Села на скамейку, положила его голову себе на колени, не могла расстаться. Но надо было торопиться, могли пожаловать люди царя. Настя поцеловала онемевшие губы, закрыла серые глаза.
Она не плакала когда отпевали «раба Божьего, Василия», не плакала когда засыпали могилу. Но ей казалось, что зарывают с ним её душу. Достала платок, взяла горсть земли с могилы, спрятала, невольно положила руку на живот. Вернулась в дом боярина.
– Куда пойдешь?
– Не знаю.
Боярин понял, что врёт она ему, знает точно, куда пойдет и что сделает.
– Деньги возьмешь?
– Нет, не надобны. Спасибо тебе, боярин.
Настя еще раз поклонилась в пояс, вышла, растворилась в Московской толпе. «Ну и бабу себе этот стремянной нашел», – подумал боярин, перевел дух. Он знал, что ему придется дорого заплатить за благородный порыв.
Эпилог.
В 1580 году польско-литовская армия Стефана Батория захватила Юрьев. Одним из командиров армии был князь Курбский. Так вот вернулся он в этот город, из которого бежал ночью, тайком, много лет назад. Город раскрыл ворота, и грабёж был ограничен. Когда горожане несколько оправились от страха и решились появляться на улице, слуга доложил Курбскому, что к нему пришла какая-то пана. Курбский поморщился, сказал не пускать, но слуга добавил: «Она говорит, что про Василия Шибанова знает». Курбский нахмурился и приказал чтоб вошла. Возраст вошедшей в комнату женщины угадать было трудно. Она была одета как зажиточная купчиха и держалась с достоинством. Внимательно смотрели на князя спокойные зелёные глаза. Князь порылся в памяти, но лицо не было знакомо.
Настя узнала его сразу, хоть и обрюзг, растолстел, да и цвет лица был нездоровый.
– Что ты хотела мне сказать о Василии?
– Что сын его у тебя в прихожей ждет.
Князь вдруг все разом понял.
– Зазноба у него в Юрьеве была, ты что ли?
Женщина молча кивнула. Князь поднялся, шагнул к ней:
– Прости меня, не хотел я так-то… Прости, если можешь.
– Любил он тебя, князь, – тихо сказала Настя и вдруг, впервые за все годы, залилась слезами. Она плакала, всхлипывая и подвывая, и говорила ему, торопливо, как будто боялась, что он её остановит, то чего никогда никому не сказала: