Сначала двигались медленно, потом погнали коней в галоп. Васька всегда как-то успокаивался и расслаблялся от мерного стука копыт, ни о чем не думал, кроме движения коня и возможной опасности, которая могла ждать за каждым деревом. Его делом было охранять князя от этой опасности.
Стало светать. Впереди замаячили квадратные башни и мрачные стены замка Ливонского Ордена. «Гельмет!» – выдохнул Васька. Князь тоже узнал замок, который не так давно сам безуспешно осаждал. Они сбились с дороги, но может в замке дадут проводника до Вольмара – там литовцы. Со скрипом поднялась тяжелая решетка, и они въехали во двор. Прием был неласковый: прибывших грубо обыскали угрюмые сонные немцы, отобрали оружие и ещё чего было ценное. С Васьки взять было нечего, так что обыскивали его небрежно, даже не нашли нож за пазухой. Князя повели куда-то в башню, он знаком приказал им не сопротивляться. Оставшихся погнали гуртом и заперли в сарае, как скотину. Их даже связать поленились. Мужики стали роптать.
– Эх, может зря ушли? Не додумал князь как-то. Что-то теперь будет? Попали из огня да в полымя!
– Хватит языками трепать! – огрызнулся Васька. – Спите лучше. Я на дозоре буду. Если что – крикну.
– Все кое-как расположились на земляном полу и вскоре захрапели.
Васька, нож под рукой, сел у двери. Мысли закрутились у него в голове. Что-то там сейчас в Юрьеве? Небось всем уже про побег известно стало, по обычаю хватают слуг, семьи перебежчиков. Он знал, как это делалось, и содрогнулся. Холопов пытали, не жалели малых детей, насильничали женщин. При одной мысли, что Настю могут схватить, его прошиб холодный пот. Сколько раз в захваченных городах слышал он беспомощные крики женщин, переходившие в стоны и всхлипывания. Набрасывались по трое, четверо, а то и больше, издевались. Хоть и не участвовал, но и не вмешивался, война. Друзья дразнили его монахом: мол сколько девок, а ты не лакомишься. Монахом он, конечно, не был, но и если уж невмоготу было, то пользовался обозными девками, хотя после них и хотелось нырнуть в реку, очиститься. Он вдруг вспомнил, как Настя сказала ему в первую ночь: «Ты не думай, что я со всеми так то, муж у меня был, да ты». Тогда поверил ей, а вдруг наврала? О том, что она кого-то другого приветит, думать не хотелось. А почему нет? Беглого холопа ждать, что ли?
Васька усилием воли отогнал досадные мысли, запрятал их, как мог подальше. О чем ещё думать, когда минуты тащатся, и немцы могут в любую минуту прийти и вздернуть на виселицу? Только под утро распахнулась дверь, и чей-то голос на ломаном русском приказал им выходить. Убивать их, похоже, не собирались. Спящие зашевелились, поднимались, расправляя затекшие мышцы, оглядывались, приходя в себя. Все были усталые, голодные, грязные.
Князь вышел во двор, лицо осунулось, глаза покраснели от бессонной ночи. В них появилось какое-то затравленное выражение, какого Васька у него никогда не видел. Всю дорогу молчали. Никого не кормили, так что пустой живот давал себя знать. Васька поравнялся с князем.
– Куда едем?
– Армус. Там посмотрим.
Князь привык командовать – положение узника его явно угнетало. Васька боялся проявить какую-то жалость и тем оскорбить князя. Он продолжал молча скакать рядом, отдался ритму скачки, с удовольствием вдыхал по-весеннему теплый воздух, и ни о чем не думал.
4.
Первое мая всегда было праздником в Юрьеве, первый день весны. Горожане наряжали елку, украшая её лентами и кренделями, и привязывали её к отесанному столбу. Столб ставили на главной площади, накрывали длинные столы, ели, пили, звучала музыка. Молодые парни соревновались друг с другом, стараясь залезть на столб и сорвать с елки ленту или крендель. Красовались перед смеющимися, принаряженными девушками. Настя пошла с подружками на площадь, посмотреть. Какой-то небольшого роста чернявый купец с бегающими черными глазками сразу к ним привязался: и так, и эдак пытался заговорить, показывал Насте всякие украшения.
Она хотела от него отмахнуться, но вдруг кто-то в толпе закричал: «Князь Курбский вчера из города сбежал!». Вокруг сразу зашумели, загалдели, начали проясняться подробности. Сбежал, видно, в страшной спешке, взял только несколько слуг, жену и сына оставил. Настя напряженно прислушивалась. Ждала и боялась услышать имена ушедших с князем. Кто-то сказал: «И стремянной его, Васька, с ним ушел». У неё потемнело в глазах, и она упала на руки купцу. У того даже дух захватило. С трудом выпрямилась и отвела его руки. Кое-как отговорилась от подружек, медленно, спина прямая, лицо спокойное, дошла до дома. Когда вошла в сени, закрыла за собою дверь и по стене, мешком, осела на пол. Сказала в пустоту: «Ушел, бросил». Закусила расшитый рукав платья, чтобы не завыть. Сколько так сидела, не знала. Но постепенно вышла из оцепенения, надо было вставать, заниматься привычными домашними делами. Надо было жить.