Склоняться перед сильным или быть сильным - это долговременные цели. Плохо ли, хорошо ли, но ими можно руководствоваться всю жизнь. Дарить радость и получать радость -- такие цели доставляют немедленное удовлетворение. Хотя все эти цели сознательные, некоторые из них опираются не на законы природы, а на традиции и на веру в официальную шкалу ценностей.
Конечная цель.
Мне кажется, что конечная цель жизни человека -- раскрыть себя наиболее полно, проявить свою "искру божию" и добиться чувства уверенности и надежности. Для этого нужно сперва найти оптимальный для себя уровень стресса и расходовать адаптационную энергию в таком темпе и направлении, которые соответствуют вашим врожденным особенностям и предпочтениям.
Унаследованные внутренние факторы играют важную роль, предопределяя не только оптимальный уровень стресса, но и слабость тех или иных органов, более уязвимых при интенсивном стрессе. Конечно, все рожденные на свет должны иметь равные возможности, но у каждого неповторимые ум и тело. Поэтому биолог не может принять столь часто цитируемое и неверно истолкованное заявление из американской Декларации независимости: "Мы считаем самоочевидной истиной, что все люди созданы равными..."
К каким бы целям мы ни стремились, связь между стрессом и достижением цели так несомненна, что едва ли стоит долго говорить о ной. Умственное перенапряжение, неудачи, неуверенность, бесцельное существование -- это самые вредоносные стрессоры. Они часто служат причиной мигрени, язвенной болезни, сердечных приступов, повышенного кровяного давления, психических расстройств, самоубийств или просто безнадежно несчастливой жизни.
Ни ближайшие, ни отдаленные цели не являются подлинной конечной целью, которая служила бы маяком и мерой всех наших поступков. По-моему, следует стремиться к тому, что мы сами - а не окружающее общество -- считаем достойным. Но мы должны, во что бы то ни стало избегать краха, унижения или провала. Не нужно заноситься, метить слишком высоко и браться за непосильные задачи. У каждого есть свой потолок. Для одних он близок к максимуму, для других к минимуму человеческих возможностей. Но в рамках своих врожденных данных надо сделать все, на что мы способны, стремиться к высшему мастерству. Не совершенству -- ибо оно недостижимо. Делать его своей целью -- значит заранее обрекать себя на дистресс и неудачу. Достижение высокого мастерства -- прекрасная цель, к тому же она приносит расположение, уважение и даже любовь ближних. Много лет назад я зарифмовал такую философию. Это может звучать банально, но, когда что-нибудь угрожает моему душевному равновесию или возникают сомнения в правильности моего поведения, я припоминаю две строчки, и они мне помогают: Стремись к самой высшей из доступных тебе целей. И не вступай, в борьбу из-за безделиц.
Жажда одобрения и боязнь осуждения.
Почему люди так горячо отрицают, что ими движет -- не исключительно, но в большой мере--- желание добиться одобрения своих поступков? Я вскользь коснулся этого вопроса, говоря о потребности в признании и самовыражении.
Как мы видели в главе 1, все гомеостатические реакции зависят от механизмов положительной и отрицательной обратной связи, с помощью которых потребность тотчас же включает необходимую уравновешивающую перестройку. Это одинаково справедливо и для телесных, и для психических реакций. Например, на холоде активируется теплопродукция, а жара усиливает теплоотдачу. В повседневной жизни межличностные отношения регулируются такой же обратной связью: порицание -- это сигнал прекратить действие, которое общество не одобряет, и, наоборот, мы должны полагаться на объективные показатели признания и одобрения, убеждающие нас, что мы на верном пути, что наше поведение высоко ценят. Такая обратная связь обеспечивает конструктивное поведение в добром согласии с окружением.
Стыдливое подавление естественных влечений,. от которых все равно не уйти, особенно если эти влечения никому не во вред, приводит к чувству вины и психическому стрессу. Существует немало вещей, на которые принято смотреть косо иэ-эа искусственных социальных условностей. Незачем объявлять за столом всем своим гостям, что неотложная биологическая потребность заставляет вас покинуть их на несколько минут. Но если захотелось -- так надо выйти. И глупо проявлятъ здесь чрезмерную стеснительность.
До сих пор, полагаю, все со мной соглашались. Но странное дело, из многих великих ученых, с которыми мне приходилось общаться, ни один не сознался бы открыто, что общественное признание (звания, медали, премии, отличия) играли заметную роль в его трудовом рвении. Вопрос о мотивации застает их врасплох, вначале они отвечают, что никогда об этом не задумывались. Затем обычно указывают на любознательность, на интерес к механизмам природных явлений (так сказать, "искусство для искусства"), врачи ссылаются чаще на желание исцелять. Должен прямо сказать, что для меня жажда одобрения и признания была одной га главных движущих сил на протяжении всей жизни. Когда настаиваешь на том, чтобы ученые сообщили о дополнительных стимулах, они скорее готовы признать, . что работают ради денег, чем назвать в числе мотивов общественное одобрение. В конце концов, "надо же человеку жить", но "человек не должен поддаваться лести". Вероятно, слово "лесть" здесь неуместно. Но я, признаюсь, что горд как павлин любым из заслуженных мною знаков признания и одобрения, А почему бы мне не гордиться? Как ни скромна моя лепта по сравнению с громадными достижениями других ученых-- я все-таки счастлив ею. И очень огорчен, что многие мои проекты не осуществлены. Думаю, что такая "беззастенчивость" избавила меня от многих душевных мук, которые испытывают наедине с собой мои коллеги, придерживающиеся более формальных этических правил.
Не пристало объективному ученому морочить себя и других, делая вид, что в его мотивации не играет роли желание заслужить доброе отношение и любовь.
Это не значит, что похвалы должны стать конечной целью жизни. Ни один настоящий ученый не согласится на получение столь желанных отличий ценою превращения в мелкого политикана, энергия которого так поглощена нажиманием на тайные пружины, что не остается сил для научной работы.
Я огорчался тем, что не получал желанных наград, но утешал себя, вспоминая исторический анекдот, согласно которому друг сказал однажды выдающемуся римскому государственному деятелю и философу Катону-старшему: "Позор, что до сих пор в Риме не воздвигнута твоя статуя! Я хочу создать специальную комиссию".
"Не нужно,-- отвечал Катон - Пусть лучше спрашивают, почему нет статуи Катона, чем удивляются, зачем она здесь стоит".
Молодые люди могут избежать лишних неприятных переживаний в ходе научной карьеры, если заранее подумают об этих проблемах. На корабле может быть лишь один капитан, в фирме -- один директор, в отделе -- один заведующий. Но все другие сотрудники могут быть не хуже и даже лучше. Каждый вправе в глубине души считать, что он лучше всех, даже если другие этого не находят. Такая установка принесет ему пользу и ни для кого не обидна, если он не поднимает из-за этого шума.
Конечно, ни один разумный человек не измеряет свои успехи количеством людей, аплодирующих ему или децибелами их рукоплесканий. Уверен, что среди моих сотрудников ни один не обрадовался бы почестям за ошибочно приписанное ему открытие и лишь немногие согласились бы поменяться местами с самыми популярными в народе фигурами.
К сожалению, в биографии среднего гражданина слишком мало звездных часов или памятных минут, которыми он может гордиться всю жизнь,-- высоких и благородных деяний, вызывающих восхищение близких ему по духу людей. Поэтому жажда одобрения у простого человека иногда выглядит забавной.
Маленький парижский сапожник потерял ногу на службе Наполеону, участвуя в походе французских армий в Россию и в их поражении. Тем не менее он навеки сохранил благодарность императору, который предоставил ему возможность отведать нектар величия. Без своего энергичного вождя он провел бы жизнь в однообразии и скуке, оставаясь "маленьким сапожником с улицы Сен-Пер". Его собственных талантов хватало лишь на починку изношенной обуви ради хлеба насущного. И долго еще после увольнения с военной службы в разговорах с приятелями на скамейке Люксембургского сада он неизменно возвращался к вершине своего существования, к тем дням, когда он был солдатом великой армии и под предводительством великого полководца сражался за цели, которые казались ему возвышенными.