— Неужели? Хорошая, видать, была премия.
Тридцать? Сорок? Пятьдесят тысяч? Господи, сделай так, чтобы было не больше пятидесяти.
— Ага. Чуть больше семидесяти тысяч. Если быть точным — семьдесят три.
Мой организм попытался перекрыть доступ кислорода к мозгу. Пять моих годовых зарплат в «О’Хара» в одном рождественском конвертике. Ладно бы еще выкинули деньги на «астон», но вложить в погашение кредита? Такое невозможно простить. Теперь понятно, что я хотел сказать о яппи девяностых? На рожон они не лезут, другие их недооценивают, но круты эти типы офигительно.
Однако в настоящий момент меня изводила мысль, вытянет ли мой карман новые траты. Вереница такси везла нас к новому ресторану на Уэст-берн-грув, цены в котором, конечно же, окажутся до смешного высокими. У меня уже успела выработаться гнусная привычка платить точно по счету. Отчасти я делал это, поддерживая свой иронический имидж «парня-работяги», но главным образом из-за отсутствия средств. Том, бывало, тоже проверял с официантом счет, вооружившись колодой позолоченного пластика.
— Итого, с меня по пятьдесят пять с золотой карты, «АмЭкс» и «Свитч». А у тебя что, Фрэнк?
— Пятнадцать тридцать два. Справлюсь. Я заказывал только одно блюдо и каплю вина. Вы ведь чеки тоже принимаете?
Том уже несколько лет не пользовался чеками. Для его нужц вполне хватало налички, пластиковых карт и банковских драфтов в евродолларах. Я же мог расплатиться только чеком. Достаточно проставить код на обороте чека, и его примут, даже если на счету нет средств. Время, которое банку требуется на проверку чека, хорошо помогает при безденежье и перерасходе в конце месяца. Если чек вдобавок как следует измять, можно выгадать передышку еще на несколько дней, так как банки отвыкли от вида чеков, хранившихся в переднем кармане джинсов. Конечно, когда-нибудь эти гады найдут управу и на таких, как я, пока же я славлю чеки-тихоходы с расплывшимися надписями и загнутыми уголками.
Садясь в такси, я прошелся по карманам и с досадой обнаружил, что забыл чековую книжку дома. В ней еще оставалось восемнадцать листочков — вполне хватило бы на такси до Клапама и пачку «Лаки Страйк» завтра утром. Но даже будь чековая книжка со мной, проблема решалась только временно. Вопрос не в том, что нет денег, вопрос в том, что мне с этим делать.
Я сидел в такси, зажатый между гиенами из офиса Люси (этажа, отдела, или как они там называют свое место работы), и помалкивал. Представляю, в каком свете меня подали ее светским приятелям. «Очень занятный тип. Посмеетесь от души. Чудик каких поискать» и так далее. Спасибо тебе, Люси. Оставалось принести пластмассовый мяч и развлекать их, подбрасывая его носом. Чтобы разрушить образ придворного шута, я изображал Угрюмого Крутого Парня, лишь бы не лезли с разговорами. Подействовало. Я их так напугал, что они даже не попросили меня заплатить за такси. Почувствовав облегчение, я решил не хмуриться, по крайней мере со старыми знакомыми, и засунуть рыло поглубже в корыто с пойлом.
А как хорошо все начиналось. Мы с Томом познакомились в университете. Он записался в мою группу по истории и жил в соседней комнате общежития. В первый семестр я считал, что Том — существо с другой планеты, с планеты Популярность, планеты Уверенность, планеты Судьба. Пока я сидел как сыч у себя в комнате, никотинил легкие и морозил ноги, за стеной бушевал нескончаемый праздник. Порой, отправляясь по коридору в студенческий бар сыграть в бильярд с подвернувшимися географами или кухонными работниками, я был вынужден протискиваться мимо статных участников лихого карнавала. Парни как на подбор, все метр девяносто, кто похож на абердинских быков, кто на козодоев, но все в мягких туфлях по 150 фунтов и кашемировых джемперах. Они излучали здоровье и достаток, их глаза весело блестели от хорошей пищи. Со мной они всегда вели себя безукоризненно вежливо, да и Том неоднократно пытался затащить меня на этот праздник жизни. Я неизменно, не глядя им в глаза, сквозь зубы отказывался, чесал нос и убегал выпить еще один галлон дешевого бельгийского пива и сыграть в автоматическую викторину с кладовщицей Марье.
Досаду у меня вызывали, однако, не столько парни, сколько девушки. Ногастые, стройные, они потряхивали пышными лощеными космами и расхаживали, твердо ставя ноги и не горбясь. Они были просто охерительно роскошны. Иногда мне доводилось краем глаза увидеть Тома, ныряющего с победительницей очередного этапа скачек в душ, и я скулил от зависти. Особенно помню одну, от которой он прятался. Тогда мы еще не были друзьями, однако Том попросил меня изобразить абсолютное неведение, если девушка спросит, куда он пропал. Том снабдил меня ее приметами и сердечно поблагодарил. Однажды утром я вышел из комнаты, направляясь на семинар, — неподготовленный, невыспавшийся, с красными рубцами от подушки на щеке — и увидел ее — она писала записку на дверях Тома, высунув от старания кончик языка. Заметив, что я выполз из своего бункера, девушка задала извечный девичий вопрос: