— Может быть. Но это не подтверждает твои доводы. Они сейчас, кажется, в турне?
— В Новой Зеландии.
— Если выиграют следующий матч, я соглашусь, что к моменту их очередного проигрыша ты как пить дать вступишь в удовлетворяющие тебя отношения.
— Издеваешься?
— Тебе карчофини[25] нравится?
— Ранний период творчества у него был ничего. Когда ты мне, наконец, скажешь, что я натворил вчера ночью?
— М-м, с уксусом, похоже, перебрали. Ладно, возьмем. Когда мы скажем? Мы с Люси договорились, что торопиться не стоит. Трагедия плюс время равняются комедии. Мы хотим, чтобы ты смог сам над собой посмеяться.
— Боже! Ну почему, блин, почему? Почему я сам себе все порчу?
— Не только себе, другим тоже. Не возбуждайся, все не так страшно, как ты воображаешь.
— Она не говорила про девушку, с которой они пытались меня свести?
— Ах да. Девица сбежала с официантом или с кем-то еще после того, как ты пытался овладеть ею прямо на автомате для продажи сигарет.
Я поник над тележкой. В голове резвилось похмелье. Шишка на лбу издавала низкое мучительное гудение.
Генри погрузился в раздумья перед полками с хлебом.
— Мне следует уединиться, Генри. Отречься от общества. Я в нем — лишний.
— Кажется, ты этого уже достиг.
— Прекрасно!
— Просто пить надо чуть меньше.
— Я пью, потому что нервничаю. Если бы эти сволочи принимали меня хоть немного всерьез…
Генри обратил на меня строгий, ясный взор, лицо у него тоже было строгое и ясное. Валяй, папочка, воспитывай.
— Я подскажу, что нужно делать, чтобы тебя воспринимали всерьез. Пойти на вечеринку Люси по случаю долгожданной беременности, нажраться до чертиков, поклеиться к двум замужним женщинам, затеять драку с банковским клерком, далее надо разреветься и объявить присутствующим, что ты — великий поэт человеческой души, потом наблевать в раковину, отрубиться в туалете и в самом конце заявить лучшему другу, который заталкивает тебя в такси, что он зарыл в землю свой талант. Знаешь, такое поведение, несомненно, придает весу.
— О-о… Генри, признайся, что ты шутишь.
— Нет.
— Это все?
— Почти все. Но, как я уже сказал, ты не готов пока услышать всю правду. К тому же тебя уже почти простили. Так что прекращай самобичевание. Кстати, это тебе совет вообще — кончай заниматься самобичеванием и начни что-нибудь делать.
«Великий поэт человеческой души» меня доконал окончательно. Слезопускание мне тоже не понравилось. Да ничего мне не понравилось. Шишак размером с яйцо над глазом вопил об укоризне. Во всей истории трудно было найти что-то смешное. В моем уничижении Том и Люси представлялись солидными, достойными гражданами. Живут в браке, преуспевают, проявляют щедрость, сознательно берут на себя родительский долг, осеняют общество своим великодушием и мудростью, как и положено зрелым людям, — чистоплюи херовы. Ладно, хватит уже, Фрэнк Сам тоже хорош — злишься, что записали в комедианты, а ведешь себя как отъявленный клоун. Пока мои друзья неостановимо продвигались к правильности, мое вызывающее поведение временами представлялось забавным и вполне уместным. Теперь же оно выглядело обычным хамством, идущим от зависти к людям, которые по какой-то непонятной причине меня ценили. Оттого что Том замолвил слово своему папочке, дабы тот взял меня на работу в «Эмпориум», становилось совсем тошно. Обзываю их чистоплюями и тут же принимаю от них подачки.
К тому же меня раздражали не столько другие, сколько я сам. Раньше я считал, что подход Тома и Люси к жизни сродни капитуляции, что их стремление к устойчивости обернется неудачей и крахом надежд. Теперь я так не считаю. Еще тяжелее было видеть перед собой альтернативу. Моя альтернатива — это ресторан в Баттерси и телевизор по пятьдесят часов в неделю. Моя альтернатива — небытие, пустота, мутота, ноль, ничтожество, дырка от бублика… Время мое истекло.
Я долго подпитывал тайную уверенность, что если захочу, то смогу опередить кого угодно, надо лишь включить свои мозги. Наверное, почти все так думают, по крайней мере почти все мужчины. Том решил, что будет адвокатом? Вот если бы я решил стать адвокатом, у меня получилось бы гораздо лучше, чем у Тома. Люси, значит, торгует облигациями? И я мог бы. Генри пишет изощренные компьютерные программы? Если бы я всерьез ими занялся, мои программы были бы еще изощренней. Теперь же от вопроса выбора остался просто вопрос: что дальше? Записываться на курсы юристов, брокеров или программистов для взрослых? Предпосылок для столь абсурдного состязания было маловато даже в прежние, лучшие времена: пара сильных выступлений в дискуссионном клубе в младших классах, неплохо подвешенный язык, ловкость в решении квадратных уравнений — не густо. Просто смехотворно, да только не до смеха сейчас. Я убеждал себя, что не шел той же дорогой только потому, что игра не стоила свеч. Для меня даже сам вопрос о том, что стоило свеч, не стоил свеч. Вот наступит день, и вы все удивитесь…