Мэри повесила трубку, подхватила плетеную сумочку и повернула ко мне прелестное личико.
— Извин-и-и… — Она улыбнулась и неспешно проследовала мимо, на ходу мягко потрепав меня по щеке.
Карамба!
Вот так я и влип.
Меня закружили, задурили голову, захомутали, осмеяли, подкололи, выставили дураком, лишили разума.
Я взял трубку и вдохнул чудесный запах Мэри — миндаль в сахаре пополам с парным хлебом и ароматом свежевыстиранного белья. Я дозвонился до таксопарка и прокричал в трубку: «А вот хер вам, пешком пойду». Следующие пять минут я, как пылесос, втягивал носом воздух из трубки, пока меня не отвлек студент-химик, решивший посреди ночи позвонить «самаритянам»[35].
После явления богини я шесть недель мучился от любовной лихорадки. Я стал ходить обедать в универ, бесцельно торчал перед столовой, заглядывая через плечи людей, дожидаясь появления Мэри. А дождавшись, топал за ней на уважительно-подобострастном расстоянии, придумывая себе срочные дела в ее части университета.
Во время летней сессии на первом курсе она проводила большую часть дня в библиотеке — в окружении выводка подружек На моем курсе экзаменов не было, но я час за часом просиживал в библиотеке, перебрасываясь шутками с людьми, которых терпеть не мог, и мысленно умоляя ее подойти к нам, чтобы хотя бы рассмотреть ее поближе.
Парня у нее, похоже, не было. Мэри проводила почти все время с другими студентками. Тем не менее стоило какому-нибудь хмырю заговорить с ней во время обеда, как меня бросало в панику, от которой выворачивало кишки. Когда Мэри оказывалась поблизости, у меня отнимался язык, неважно, находилась ли она в двух метрах, забирая почту (только бы не письмо от дальнего возлюбленного, я был готов залезть в ее ячейку и проверить), или шла в пятидесяти метрах впереди, возвращаясь домой с охапкой библиотечных книг.
Мучительнее всего были вечера, когда я, изнемогая, стоял в квадрате ее двора, наблюдая за освещенным окном с задернутыми оранжево-красными занавесками на втором этаже, пока в нем не гас свет.
Я никому не обмолвился ни словом. Попутно я иногда занимался сексом и пьянством с пышнотелой студенткой-географичкой, но дело было не в этом. Просто у меня в голове засела странная мысль, что стоит кому-нибудь рассказать о Мэри, как ее немедленно уведут.
После двухмесячного подражания юному Тристану переход к реальным отношениям произошел на удивление легко. Уже на первом свидании мы целовались, пусть и в антисанитарных условиях. Одна из активисток ее группы устроила гигантскую летнюю вечеринку в парке другого факультета, и Том добыл приглашение через мужской клуб молодых профессионалов. Я притопал туда, совсем не ожидая встретить там Мэри. Мы с Томом еще до прибытия успели набраться «Пиммса»[36] и нанюхаться кокса через свернутые трубкой банкноты у него во дворике.
К красотам Оксфорда так быстро привыкаешь, что попросту забываешь о них. Как я ни стараюсь придать воспоминаниям топографический колорит, картинка не желает проявляться. Память не сохранила здания из медового камня, рододендроны и вороненые зеркальные пруды, осталось только подпертое ладонями лицо Мэри, лежащей на газоне в окружении десятка незнакомых людей.
У меня отлегло от сердца, когда я заметил, что Мзри сидит рядом с Мадлен Джордж, моей сокурсницей. У нас с Мадлен была дружба на уровне чаепитий с гренками у нее в комнате, то есть почти никакая, хотя на первом курсе я две недели был в нее влюблен. Красавицей ее не назовешь, но, если поднапрячься, можно вручную кончить, думая о ней, — я проверял.
Опустившись на мягкую траву рядом с Мэри, я начал выкобениваться — хвастать своими пьянками, охаивать преподов, неистово материться, корчить из себя Джимми Портера[37], короче, обычный репертуар. Оказалось, что они учились в одной школе и Мадлен гуляла с одним из старших братьев Мэри. Странно, но мой бред их развеселил, едкий сарказм пришелся им по душе. Мы нашли общий язык Выпивка была только двух видов — мерзкий на вкус «Пиммс» и огненный коктейль на водке под названием «зеленый мозгодер». Мэри и Мадлен налегали на «Пиммс», я строго держался «зеленого». Какой-то робкий будущий «вуебок» все пытался влезть в наш небольшой междусобойчик, но я держал его на расстоянии с помощью откровенного хамства, демонстративно поворачиваясь к нему спиной и не слушая, что он говорит.
На дорожке под тентом начались танцы. К этому времени я уже парил на крыльях адреналина и «мозгодера» и, услышав, что поставили «Супремес» или там «Марту и Ванделлас»[38], пригласил на танец обеих девчонок сразу Такое поведение было абсолютно не в моем духе, но меня понесло. С танцами я покончил давным-давно, но тут закрывал глаза и двигался как в замедленном кино, беззвучно разевая рот, описывая круги руками и скользя на подошвах а-ля Майкл Джексон. В ночном клубе где-нибудь на севере меня бы подняли на смех, но на танцах в Оксфорде, в окружении зубрилок, чудиков, очкариков и зануд, я, блин, был просто Нижинский.
35
«Самаритяне» — благотворительное общество, специализирующееся на психологической помощи потенциальным самоубийцам.
37
Герой пьесы Д. Осборна «Оглянись во гневе», бунтарь, обличающий мещанско-буржуазные устои.