— Значит, ты в «О’Хара» только на десять дней.
— И слава богу.
Снова кольнуло.
— Разве у нас так плохо?
Она вдруг смягчилась.
— Я не хотела сказать ничего обидного. В принципе, мне даже нравится. А драчливый великий поэт вообще атас.
— Может, обойдемся без великого поэта?
— Еще десять дней, и больше не услышишь.
— Да уж.
Сэди, кажется, не уловила легкий сексуальный посыл, который я вложил в свои слова.
— Фрэнк, а какого хрена ты там пропадаешь? Люси говорила, что ты учился в Оксфорде.
— Это длинная история.
— Вы должны вести страну к светлому будущему, как Том и Люси, а не в ресторанах работать.
— Неужели? Вот не знал…
— Ты что, насовсем там решил осесть?
— Ну что ты. Только на ближайшие двадцать лет. Барт откладывает нам денег на пенсию, а опционы какие — закачаешься. Уеду на покой в Коннектикут, буду акварельки малевать.
Сэди оторвала взгляд от морского залива на потолке и твердо посмотрела на меня.
— Странный ты.
— А вдруг все остальные странные, а я — нормальный?
Она вновь погрузилась в созерцание ржавого пятна. На прошлой неделе Сэди проколола язык и вставила шарик На два дня язык распух как теннисный мяч. Теперь Сэди говорила с присвистываниями и пощелкиваниями. Вот и теперь шарик постукивал о зубы.
— Зачем ты себе вставила эту штуку в рот?
— Какую? Эту? — Она показала мне язык и засмеялась. Шарик был размером с маленькую виноградину.
— Тебе не противно уродовать себя таким образом?
— Эй, осади. Это не уродство, просто мода такая.
— Ага, кошмар.
— Че пекатто, что по-итальянски означает «какая досада». Следующий вставлю в пупок, — она издала щелчок, — а еще один — в клитор.
— О-о господи.
— А что за проблемы, падре? Два дня потерпеть, зато всю жизнь усиленный кайф от секса.
Отвращение уступило место любопытству.
— Правда?
— Увеличивает площадь поверхности или что-то там еще. Я пока всех заморочек не знаю.
— Вот черт. Я родился не в то время.
— Почему?
— Моя юность пришлась на период между панками и экстази. В итоге из меня получился не просыхающий от пива консерватор. Что другим людям вроде тебя напасть, мне — удовольствие.
— Ну, не знаю. Я тоже пиво пью, чтобы кокс залакировать.
Я только покачал головой, но она не заметила.
— Ладно, вернемся к моей персоне, если ты не против. В «О’Хара» мне по-своему нравится.
— Ой, не заливай. Ты целыми днями ноешь и все критикуешь. Что там может нравиться?
— Мне нравится привычный порядок Сам не знаю, просто это моя работа.
— Неужели у тебя нет амбиций и ты ни о чем не мечтаешь?
Сэди постаралась сказать это с иронией, наставив кавычек где только можно.
— Мы живем в Англии на исходе девяностых, Сэди. Какие, к черту, могут быть амбиции и мечты? Так, слабая надежда свести концы с концами.
Она одним махом опустила ноги на пол.
— Фигня!
— Девочка, не критикуй чужую религию.
Сэди яростно затушила сигарету.
— Ты хоть к чему-нибудь способен отнестись серьезно?
— Ого. У нас что здесь, шоу Опры Уинфри?
— Извини. Просто ты все время какой-то побитый и злой. Зачем кидаться на посетителей, если ты всем доволен? В чем твоя проблема?
Вид у меня, наверное, был понурый.
— Надеюсь, ты не обиделся.
— Нет, я польщен.
Сэди тряхнула медной гривой и потерла лицо. Она и в самом деле была красива — чуть курносая, белая кожа, изящная, влекущая линия губ.
— Пойду я.
— Да, и мне пора переодеваться.
Я посмотрел на часы. Пятнадцать минут второго.
— Переодеваться?
— Гаэтано заедет за мной в полвторого, поедем в какую-то компашку в Ноттинг-Хилл.
Ой-ой-ой! Кто ж такое выдержит. Мне не терпелось спросито, спит ли она с этим Гаэтано, но такие вопросы, как известно, не задают.
— А что макаронник думает про твой язык?
— Ему нравится. По-своему.
И Сэди бесстыдно расхохоталась.
— Значит, он — твой парень?
— Я думаю, что да. В некотором роде.
— В каком некотором?
Сэди вспылила:
— Хрен его знает! Что, разные бывают?
Тут я тоже вспылил.
— Что ж, давай сосчитаем. Немножко пообниматься и поцеловаться дома на диване — это раз, перепихнуться при случае — это два, дрючиться по три раза за ночь — это три, отсосать с конца у молодца — это четыре. Продолжать?
Сэди вскочила, указала на дверь и презрительно покачала головой.
— Господи, Фрэнк, ты идиот с больными мозгами! Это что, одна из твоих шуток? Если так, то никому не смешно, кроме тебя.