Дэвид и Мэри переминались в ожидании на дорожке перед домом. Мэри заколола волосы сзади и выглядела как заядлая туристка — немного коричневатой помады, куртка «Барбур»[50] (когда она ее успела купить?), пара приличных «Тимберлэнде»[51]. Терпеть не могу женщин, желающих «выглядеть естественно», так что Мэри меня не совсем разочаровала. Мне нравится, когда на них много косметики и вызывающие наряды. Дэвид, облаченный в видавший виды плащ «Дризабон» и обмотанный шарфом на манер диснеевского Винни-Пуха, картинно подставлял ветру мужественное лицо. Он вел себя, словно минувшей ночью заправил моей бывшей подруге так, как ей еще никто не заправлял. Я выудил из кармана на липучке сигарету и закурил, прикрывая ее ладонью с видом угрюмого работяги.
Том запер двери, и мы, хрустя гравием, тронулись в путь. Небо полнилось яркой голубизной, мир, слегка присыпанный снегом, застенчиво похорошел. Впятером гулять неудобно: по трое в ряд идти невозможно, и кто-то все время вынужден замыкать процессию в одиночку. Я твердо решил не отставать и шел рядом с Люси — за Дэвидом и Мэри. В этом положении мне выпало сомнительное удовольствие наблюдать ужимки влюбленных. В арьергарде шествовал всерьез проникшийся сельским духом Том — в плоском твидовом кепи отца, зеленых резиновых сапогах, с суковатой палкой в руках. Ветер дул нам в лицо, заглушая все звуки, кроме нашего дыхания и шуршания одежды. Разговоры на свежем воздухе получаются другими — честными, без оглядки на обстоятельства.
— Мне очень жаль, что я устроил у тебя такой раздрай, Люси. Надеюсь, я тебе не сильно досадил.
— Глупости. Ничего и не было, все нормально.
— Как этот ваш приятель, банкир, что ли?
Рука Дэвида паслась на правой ягодице Мэри.
— О-о, как он был жалок в этой истории. Когда ты ушел, он здорово погавкался с Софи. Накричал, что она позволяла себя лапать, а потом выскочил вон. Они разбежались через несколько дней. Он съехал с квартиры и теперь ночует на диване у какого-то друга.
Ага, получил!
— Они ведь, кажется, женаты?
Рука Дэвида тискала Мэри вовсю.
— Женаты. Не переживай, они снова сойдутся, просто Софи решила дать ему время осознать, что он вел себя как кретин.
— Они что, из-за меня расстались?
— Не совсем. Софи уже давно об этом говорила. Просто в тот вечер все выплеснулось.
И все-таки я был доволен. Возможно, Софи позволила мне тереться об нее потому, что была не прочь поиграть в любовь с Фрэнком, пока пижон Колин отдыхал на диване у друга. Одна досада — мое удовлетворение нарушала самозабвенная любовная игра впереди — обжимания, объятия, захваты, легкие шлепки, щекотания. «Так для тебя же будет лучше, Фрэнк».
Мы с Люси несколько минут молча шагали по деревянному настилу. Молчали, однако, только мы, дорога жила многозначительными звуками — камышовым шелестом моего дождевика, поскрипыванием новенького многослойного лыжного костюма Люси («Уистлер», любимая одежда канадцев!), моим пыхтением, сдавленными смешками Мэри. Звуки нашептывали: «Ты — нищий, твои друзья богаты, ты не в форме, от тебя ушла девушка». Люси принялась напевать, очень тихо, нестройно, как это любила делать Мэри. Либо ее раздражали откровенно животные попытки Дэвида утвердить свое право собственности, либо она пыталась мне что-то сказать. Она кашлянула.
— Фрэнк, ты как?
— Немного запыхался.
— Нет, ты знаешь, о чем я. Ты в целом как?
— Нормально.
Им обоим, видите ли, есть дело до того, как я.
— Мне непонятно, к чему ты клонишь.
Люси шумно выдохнула через нос.
— Мне самой непонятно. Просто ты какой-то унылый. И нам совсем не звонишь. Словно отделаться от нас хочешь. Том говорит, что не надо лезть тебе в душу, но я не согласна. Ты, случаем, не обиделся, что мы пытались свести тебя с Сэди?
— Нет, что ты.
Ей ли было не знать о моей моральной оппозиции к рыжим училкам. Теперь я их самый ярый сторонник, и все стало еще хуже. Действительно, зачем она лезет мне в душу?
— Я просто пытаюсь понять, может быть, мы сделали какую-то ошибку.
Я отнес ее увлечение сводничеством на счет гормонов. Бутончик в ее матке требовал, чтобы Люси всех по-матерински опекала.
— Нет, мамочка. Просто у меня в жизни наступило затишье, вот я и не высовываюсь.
Как преступник в розыске.
— Как дела в «О’Хара»?
Один из моих самых нелюбимых вопросов. Будь мужчиной, не избегай разговоров о своей работе. Если спросить Тома, как дела у него на работе, он прочтет четырехчасовую лекцию о правовой системе Британии и своей выдающейся в ней роли. Способность бесконечно трепаться о собственной карьере — признак старения. Слушая Тома, можно было заметить, что он все больше считает свою персону достойной детального обсуждения. Почти все мои знакомые мужского пола этим страдали.