Когда я вернулся, «транзит» стоял у коттеджа. Сью сидела на кухне, обхватив ладонями бокал с вином. У нее был неожиданно свежий, выспавшийся вид.
— О, Фрэнк вернулся. — Сью смахнула слезинку.
— Да, ездил прогуляться. Тебе что-нибудь привезти?
— Нового мужа?
Я кисло улыбнулся, но она, кажется, не обратила внимания.
— Прости, Сью.
Она вздохнула:
— Что мне с ним делать?
Мне вдруг стало страшно неловко. Сью явно мучилась от душевной боли и дискомфорта, а я не знал, чем ей помочь. У меня вырвался неопределенный звук сочувствия: «Э-ХМ».
Сью постучала обручальным кольцом по бокалу.
— Ой, совсем забыла. — Она вскочила и стала рыться в сумочке. — Билл забыл тебе отдать.
Сью протянула мне четыре бумажки по двадцать фунтов. Меня осенило.
— Разве он тебе не говорил? Я попросил его оставить деньги у себя в залог за стол, который я у него покупаю.
Сью посмотрела с недоверием.
— Да, за шестьсот фунтов, или сколько там… Я сказал — пусть это будет мой первый платеж Кстати, минуточку…
Я вышел к машине, отсчитал двести двадцать фунтов, добавил к ним триста фунтов из кармана и вернулся в дом.
— Я, кажется, могу теперь внести всю сумму, как раз деньги получил.
Купюры легли на стол. Попутешествовав со мной с месяц, они выглядели слегка потрепанными. С деньгами в восьмидесятые годы случилось неладное. Отец, когда дела шли хорошо, держал деньги нанизанными на иглу дырокола, и, когда снимал их (что он часто делал), деньги топорщились и опадали, словно были из тонкой шелковистой ткани. Сегодняшними деньгами можно порезать пальцы. Их стали делать из какого-то вечного материала, напоминающего и металл, и газ одновременно. Внутрь загнали титановую сетку, уменьшили в размерах и заострили по краям. На ощупь казалось, что в них стало меньше ценности. Мои ассигнации, побуревшие и помятые, выглядели допотопными. Выложенная на стол сумма казалась огромной. Так оно и было, по крайней мере для меня и Сью.
Сью пораженно смотрела на купюры.
— Билл ничего не говорил.
— Наверное, не до этого было.
— Наверное.
Она продолжала смотреть на деньги, словно боялась, что они вот-вот оживут.
— Но Билл говорил, что фортуна и тебя в последнее время обходила стороной.
Мне понравилась ее витиеватая фраза. Словно я — бывшая звезда из кабаре или наследный пэр, вынужденный переселиться из усадьбы в лачугу егеря. Опять мелькнул лорд Стретч из Пултон-ле-Филд в трикотине и джерси с кожаным подбоем.
— Я преувеличивал. На самом деле завтра возвращаюсь в Лондон и начинаю работать на новом месте. Снова займусь журналистикой.
Я чувствовал душевный подъем. Вот он, эффект матери Терезы, в действии.
— Работа хорошая, буду писать в новый журнал для мужчин, называется «Эмпориум». Кстати, вспомнил, Билл про машину ничего не говорил?
— Про какую машину?
— Он сделал мне такую щедрую скидку, что я подумал, а не отдать ли вам машину?
— Фрэнк, это просто смешно, люди не отдают машины.
— Нет, правда, все нормально. Через пару недель мне выделят машину от фирмы. Этой развалине пара сотен — красная цена, я проверял по местной газете. Но машина пока на ходу, вам она нужнее, чем мне. Если честно, мне недосуг возиться с ее продажей.
— Когда ты успел все это с ним обговорить?
— Пару дней назад. Билл, видимо, хотел приготовить сюрприз.
Сострил называется, прости господи.
— Вот дела. Не знаю, что и сказать.
— Нет, правда, ничего такого. Ты сама-το видела этот стол? Красотища, шестьсот фунтов — почти задаром. Честное слово, все хорошо.
Душевный подъем понемногу спадал, уступая место предчувствию беды, от которого холодело внутри.
— Нам это очень поможет, ты сам знаешь.
— Конечно. Я еще попробую подсобить Биллу, у меня есть кое-какие связи в Лондоне. Все — дело времени, пусть только поправится.
Мужик, наливающий похлебку бездомным, девушка из соцслужбы, подстригающая им бороды, да врач, лечащий грибок на ногах, — вот какие у меня будут связи в Лондоне. Я пошел наверх принять ванну и обдумать собственный безумный поступок Свой угол, деньги, машина — все испарилось за пять минут разговора. Впервые за месяц я попробовал прикинуть свой балл. От устойчивых 28–30 баллов прежних шести лет всего за шесть недель осталось меньше 10. Я делал последние никчемные ходы в игре, в которой не было выигрышного варианта. 29 баллов — не самый лучший показатель. 9 — удел тех, кто навечно погрузился в животное состояние.