— Имел я такую доброту.
— Однако, сэр, не могли бы вы не ругаться?
— Извините, сестра.
— Еще вопросы есть? А то мне пора идти.
— Как долго меня здесь продержат?
— Два-три дня. Правую руку нужно немного прооперировать. Как вас хоть зовут? При вас не было никаких документов. Вы для нас прямо загадка какая-то.
— Фрэнсис Дин Стретч.
Сестра черкнула имя в блокноте.
— Адрес?
— Ха. Нет у меня адреса.
— О господи.
Беседа мне нравилась, она текла естественно, по-домашнему. Мне захотелось, чтобы Крессида пригласила меня в гости. Такая мысль, похоже, не приходила ей в голову. Интересно, а член мой она видела? Я быстро потрогал его рабочей рукой, чтобы проверить, не успел ли Брайан и там навредить. Орган пребывал в некотором смущении, но вроде бы не пострадал.
— Сестра, пока вы не ушли, не могли бы вы принести бумаги и пару конвертов с марками?
— А может, вам лучше воспользоваться телефоном? Вы же ходячий больной, вам это известно?
— Нет, я хочу написать письмо, точнее, три письма.
— Конечно. А деньги у вас есть?
Я не поверил своим ушам.
— Кажется, мелочь в штанах завалялась.
— Я проверю и распоряжусь, чтобы принесли.
Я решил, что настало время для честных, униженных извинений, и чувствовал себя Шекспиром на склоне лет. Душу переполняла тяга к покою и примирению. Интересно, позволительно ли мне, обидчику, раздавать прощения? Я решил, что позволительно, надо только насыпать на голову побольше пепла.
Времени оставалось мало. Если не поспешить с отправкой, то письма дойдут до получателей, когда меня уже выпишут. Меня устраивал только эпистолярный жанр — в отличие от телефона и разговора с глазу на глаз он позволял избежать расспросов и до минимума сводил возможность ссоры.
Другая медсестра, австралийка с рыхлым телом и щелястыми зубами, принесла писчую бумагу и сказала, что займет мне фунт, чтобы я мог расплатиться. Из моих шмоток они натрясли только сорок девять пенсов, что было на шесть пенсов больше, чем я ожидал там найти.
Письма адресовались Тому с Люси, Генри и, конечно, Мэри.
Правая рука была обездвижена и бесполезна, писать приходилось левой, что придавало почерку трагизм. Больше о письмах мне нечего сказать. Достаточно отметить, что это были самые подобострастные, заискивающие, раболепные письма, которые никому не пожелаешь получать, и что каждое слово в них было прокалено правдой.
Том бочонком вкатился в палату в три часа на следующий день. За ним развевалось черное пальто, он нетерпеливо качал головой. На лице Тома застыло серьезное, почти мрачное выражение. Он даже не поздоровался.
— Какого черта.
— Что?
— Ты только посмотри на себя. Что случилось?
Тон был скорее нетерпеливый, чем участливый.
— Я задолжал кое-кому деньги.
— Нетрудно догадаться. Подавать в суд будешь?
— Нет, мне по заслугам досталось.
— Фрэнк, это — твое личное дело, но я с тобой не собираюсь нежничать только потому, что тебе больно.
— Что ты имеешь в виду?
— К твоему сведению, Люси просила меня не приезжать.
Я постарался расслабить тело в постели и приготовился к взбучке.
— Из-за тех выходных?
Том покачал головой:
— Это только часть, я даже не знаю, с чего начать.
Том сцепил руки, уперев большие пальцы друг в дружку. У него явно накипело на душе.
— Во-первых, независимо от того, правильно или неправильно мы сделали, пригласив тебя, ты все-таки приехал. Если ты весь балаган подготовил заранее, то в реальности он смотрелся еще хуже, чем ты думаешь. Во-вторых, если перейти к деталям, то твои рассказы насчет того, как ты спал с Люси, — жалкий фарс. Ты какого эффекта ожидал? Неужели ты думал, что я об этом не знаю и что она мне ничего не говорила? Мы это прожевали и выплюнули много лет назад. Я разобрался в том, что произошло, поступок был глупый, и мы о нем забыли.
Том от избытка энергии театрально хлопнул себя ладонью по лбу.
— Самое для меня удивительное — то, что ты все эти десять лет держал и пестовал эту мыслишку у себя в башке. Неужели тебе не ясно, каким уродом ты выглядишь? Выходит, ты провел последние десять лет, выжидая удобный момент, чтобы сказать мне, что спал с моей женой? А о последствиях ты не задумывался? Приберегал для самого важного момента в нашей супружеской жизни?
— Как Люси?
— Ох, мать твою, и как же там Люси? Лучше, намного лучше, потому что не видела тебя два месяца.
— Ну что ты, Том, я…
— Нет, честно. Я совершенно серьезно.