Птаха направился к магазину «Бакалея». Обстановка во дворе сегодня была неблагоприятной. У магазинного люка стояли пирамиды из ящиков, на которых были приклеены папиросные этикетки: «Прибой», «Беломор», «Памир». Здоровенный грузчик спускал ящики в люк. По деревянной накатанной горке они скользили куда-то в темноту, в подвал под магазином. Из люка грузчику подавали порожняк — пустые фанерные ящики, которые богатырь-грузчик легко, как спичечные коробки, забрасывал на груды тары.
Укрывшись в парадном и наблюдая за тем, что происходит во дворе, Птаха прикидывал, как ему пробраться незамеченным к горе пустых ящиков, лежащих за машиной. Он уже облюбовал один из-под «Беломора», тот, который повис над забором. «Подпрыгнуть, легонько толкнуть — и ящик по ту сторону, — размышлял Миша. — Ну, а с того двора унести — плевое дело. Только вот грузчик… Может, в другой раз прийти…» Но уходить с пустыми руками не хотелось.
Из люка кто-то крикнул:
— Хватит, Лепендин!
Грузчик подошел к грузовику, поговорил с шофером, закурил и залез в кабину.
Птаха, уже не раздумывая, подскочил к порожней таре. Вот он подпрыгнул. Ящик закачался и… с грохотом тяжело стукнулся о землю по ту сторону забора.
«Он же с папиросами!» — с ужасом подумал Миша и услышал крик грузчика.
— Ящик украли! — кричал грузчик, выскакивая из машины. — Шофер, беги за ящиком, он за забором!
Птаха кинулся к подъезду и побежал вверх по лестнице. Грузчик за ним вдогонку. Птаха слышал, как стучали по лестнице подкованные железом сапоги. Тяжелое, прерывистое дыхание могучего человека слышалось все ближе.
«Скорей бы добраться до чердака, там-то я уйду!» — думал на бегу Птаха.
Третий… четвертый этаж. Вот и дверь на чердак. Птаха рванул ее и похолодел от ужаса: дверь не поддавалась. «Заперли! Теперь все!»
Распростершись у двери, Птаха ждал появления преследователя. Обдав горячим дыханием, на него навалился грузчик. Птаха вцепился в его руку зубами.
Потом, со скрученными за спиной руками, грузчик волок Птаху вниз по лестнице, потом выбежал завмаг, собралась толпа и, наконец, появился старший сержант.
Сейчас, находясь в кольце толпы, слыша выкрики, зная, что ящик был с папиросами, Миша отчетливо сознавал опасность, которая над ним нависла. Проклиная старшего сержанта за медлительность, Птаха всматривался в толпу.
«Новенькая!» — Миша побледнел.
Увидев Наташу, Птаха растерялся куда больше, чем в тот момент, когда его настиг грузчик.
Встретившись глазами с Наташей, Птаха покачал головой. Наташа поняла: «Молчи, никому ни слова!» Она кивнула.
Толпа двинулась к отделению милиции. Наташа шла вместе со всеми, но потом отошла в сторону.
Ей очень хотелось поделиться с кем-нибудь несчастьем, помочь Мише, который, она была уверена, попал в беду по глупости. Но она помнила просьбу Птахи: «Молчи! Никому ни слова!»
Чтобы попасть домой, Наташе нужно было пересечь сквер. В другой раз, проходя по его дорожкам, она непременно задержалась бы у фонтана, который недовольно фыркал, выбрасывая холодную, неприветливую осеннюю струю, понаблюдала бы, как, коротая время, старички, греясь на солнышке, играют в шахматы, пробежала бы по заголовкам газеты, спрятавшейся за стеклом. Но сейчас Наташа ничего не замечала вокруг. Даже того, что в ее сумке наклонилась банка и из нее, падая капля за каплей и оставляя на песке белый пунктир, льется жидкая сметана.
«А вдруг Птаху в тюрьму посадят?..»
Тут-то Наташа и повстречала учителя. Смутившись, она опустила глаза.
«Переживает девчонка двойку по алгебре», — решил учитель.
«Сказать, что случилось с Птахой, или не сказать?» — терзалась Наташа.
Глава двадцать шестая
После операции прошло более трех недель, и Иван Дмитриевич уже был дома. Он лежал в постели у открытого окна и часами смотрел, как на соседнем дворе работает башенный кран. Длинная шея крана поворачивалась налево — забирала контейнеры с кирпичом; подняв контейнер, отклонялась направо и опускала свой груз где-то внутри коробки строящегося дома. Иван Дмитриевич заметил, что между каменщиками и крановщиками все время идет соревнование. То затор происходит у каменщиков, то за кладкой не поспевают крановщики. И Фатеев понял, почему задерживаются каменщики, — «идет плохой кирпич».