«А кирпич-то наш, со второй печи, — подумал Иван Дмитриевич. — Что ж это Хромов такую дрянь людям подсовывает? Безобразие! Жалко, на завод сходить не могу, я бы его на собрании пропесочил. Ну ладно, придут навещать, я им выскажу…»
Перед глазами Фатеева встает завод. Надрывно гудят в карьерах экскаваторы, вынимая тяжелую, липкую глину. Бегут по пустырю, заросшему лопушьем, вагонетки. От экскаваторов — полные, обратно — порожняком. Они весело катятся мимо квадратных прудов — бывших карьеров, в которые набралась вода. В них летом, поднимая со дна шоколадную донную глину, барахтаются окрестные ребятишки. Стоят ряды сараев-сушилок. Из-под навесов выглядывают пирамиды желтого, еще не обожженного кирпича. Вокруг сараев-сушилок — подвесная дорога для подвозки к печам необожженки. Сделать эту дорогу предложил он — Фатеев. Он ночи не спал, разрабатывая конструкцию подвесных механизмов и люлек для грузов. Но сейчас люльки, раскачиваемые осенним ветром, замерли на месте. Замерли они еще летом, месяц спустя после того, как первый раз пришли в движение.
«Пускай были просчеты в конструкции, ну, не учел всего, а идея-то хороша! — думал Иван Дмитриевич. — Так и будут по старинке таскать кирпич на горбу. Придут, обязательно насчет подвески поскандалю».
С завода к Ивану Дмитриевичу приходили часто. К сладостям Фатеев не притрагивался: они доставались Васе. А цветы, которые жена ставила на подоконник, Ивана Дмитриевича раздражали, потому что мешали смотреть на стройку. Представители профсоюза, повздыхав и выразив уверенность, что Фатеев скоро встанет на несуществующие ноги, интересовались: обеспечен ли Иван Дмитриевич дровами, не нужен ли какой ремонт в квартире? Они уходили, чтобы в другой раз прийти с теми же вопросами.
«Меня, стреляного безногого воробья, сладкими словами не обнадежишь. Этот протезный институт мне до последнего кабинета знаком. Там, если захочешь, руку пристроят, да такую, что на балалайке играть научишься! Но вот к моей культе ногу — дудки! Технический потолок».
Во время таких посещений Фатеев молчал и смотрел в окно. Он был рад, когда заходили товарищи по цеху. Они рассказывали много дорогих Фатееву новостей, но после их ухода на сердце становилось еще тяжелее.
Глядя в окно, Фатеев встречал рассвет. Глядя в окно, слышал, как уходил в школу Вася. По приметам, известным только лежачему больному человеку, он знал, когда сын должен вернуться из школы.
После обеда к Фатеевым обычно приходил Коля Никифоров. Вместе с Васей он готовил уроки. Иван Дмитриевич прислушивался к разговору ребят, иногда говорил:
— Напутали, пересчитывайте!
Но эти скупые замечания бывали редкими. Обычно Иван Дмитриевич смотрел в окно и молчал. Об электрическом кирпиче он по выходе из больницы не проронил ни слова.
«Пропало изобретение!» — мучался Никифоров.
Сколько раз дома у Коли ребята испытывали электрический кирпич! Лампочка горела. Мало того, вместо лампочки ребята подключали маленький электрический моторчик, обычно работающий от батарейки для карманного фонаря, и он со слабым нежным пением вращался, приводя Васю и Колю в восторг. В надежде сделать еще несколько таких же кирпичей друзья просмотрели все записи Ивана Дмитриевича, но так ничего из них не поняли.
Однажды, когда Вася и, Коля, приготовив уроки, собрались гулять, Иван Дмитриевич сказал:
— Василий, дай мне листок бумаги и карандаш.
Вася быстро подал отцу чистую ученическую тетрадку, а Коля не без задней мысли взял с этажерки одну из технических книг и положил ее на грудь Ивану Дмитриевичу.
— Писать будет удобнее, — сказал он.
Ребята гулять не пошли, а стали ждать, что будет дальше.
Прошло пять, десять, пятнадцать минут… Держа карандаш в руке, Иван Дмитриевич продолжал смотреть в окно. Он чувствовал, что ребята не уходят потому, что хотят посмотреть, чем он займется. Это его раздражало.
Время шло. Ребятам надоело ждать, и они отправились гулять.
На улице Коля сказал:
— А я думал, что Иван Дмитриевич кирпич чертить будет или вычислять.
— И я, — отозвался Вася. — Только о нем он даже не вспоминает. Он о заводе думает…
Вася вздохнул.
— Эх, дядя Ваня! — вздохнул и Коля. — Читал бы книжки, что ли. О том, что в книжках происходит, думал бы.
— Книжки я ему предлагал.
— Ну и что?
— Не до романов мне, Васька, говорит.