Пролив и впрямь был настолько узким, что Эринджер не удержался и спросил:
— А почему прямо через него и не высадиться?
Феррет явно ждал этого вопроса. Картинки на стене сменились:
— Смотрите. Вот это съемка берега с БПЛА. Обычная фотография. Ничего не видно. А вот это — такое же фото, но в инфракрасном спектре, зимой. Видите? Вот эти пятна — замаскированные доты. Если пытаться высадиться здесь, начнется такое, что сектор Омаха-Бич рядом не валялся. И с воздуха в эти доты очень тяжело попасть. И не всякий боеприпас их возьмет. Но на атаку с тыла они не рассчитаны. Чего мы боялись, так это того, что пролив минирован. Но вроде все чисто.
Он посмотрел Эринджеру в глаза:
— Поясню свою мысль еще раз. Оборона прочная, но не неприступная. Просто для того, чтобы ее взломать и не понести при этом неприемлемых потерь, нужна слишком сложная и дорогостоящая операция. Раньше такую операцию мы себе позволить не могли. А теперь, благодаря вам и другим джентльменам, можем. И делаем.
— Когда начало? — Эринджер задавал этот вопрос уже несколько раз и получал уклончивые ответы.
— Сейчас. Нам только в летную форму одеться.
И Эринджер усмехнулся при мысли о том, что они даже ему самому не очень доверяли, ознакомив с деталями лишь в самый последний момент.
Скайларк сидела в кабине Слишком Мертвого, фонарь был еще поднят. Штурмовикам предстояло взлетать в последнюю очередь.
Первыми пошли истребители, четверка Санберна: Мэри Джейн, МиГ-29 Кондора и два F-16 из группы «Хаунд Догз». Скайларк видела их взлет: форсаж был необязателен, но все же, отрываясь от полосы, они ненадолго включили его, словно салютовали. Бледно-голубые конусы пламени под серым небом, грохот, от которого вздрогнули стекла. Истребители, резко набирая высоту, скрылись из виду почти что сразу.
И она вспомнила этот разговор.
— Подожди. Вот так тебе будет удобней.
Их пальцы соприкоснулись и Скайларк мягко передвинула руку Санберна на черном цевье МР5:
— Видишь?
Санберн, стоя на колене, мягко нажал спуск. Грянула резкая, короткая очередь — три выстрела.
— Вот, уже лучше. Все три в яблочке. Что ты улыбаешься?
— Чувство какое-то... странное, — Санберн посмотрел на оружие в своих руках. — Не знаю, как сказать.
— Если хочешь, можешь рассказать мне о смысле жизни.
— О каком смысле жизни?
— Ну ты же собирался. Тогда, у Селима.
— А, ты об этом... — Санберн встал и положил пистолет-пулемет на стол. — Ну, в общем, насчет смысла жизни я не знаю, я просто могу рассказать об одной... картинке, что ли, которую я видел. Не уверен, что здесь речь идет о смысле жизни. Но рассказать могу.
— Расскажи.
— Это было лет, наверное, шесть назад. Нет, вру, пять. Мы должны были нанести удар по одной нефтяной платформе. Персидский залив. Требовался точный удар, а ПВО там была прочная и давить ее было нечем, да и влетело бы в копеечку. Поэтому бить надо было издалека. Сил хватало и мы решили применить четыре F-15E с бомбами GBU-15. Бомбы несли только два, еще две машины были с чистой загрузкой «воздух-воздух». На случай чего.
Скайларк кивнула.
— Платформа была ближе к северной части залива, на иранской стороне. А наша база — на аравийской и ближе к югу. Но мы, по ряду причин, решили не пересекать залив тупо по диагонали, — Санберн сделал быстрый жест рукой, — а сделали крюк. Нам пришлось долго лететь над Аравийской пустыней...
И тут он надолго замолчал. Он то бросал взгляды на Скайларк, то разглядывал оружие, лежащее на столе и начинал медленными, очень аккуратными движениями выставлять в ряд рассыпанные патроны, то задумчиво глядел за огневой рубеж, на ряд мишеней.
— Просто сложно подобрать слова, — сказал, наконец, Санберн с легкой улыбкой. — Такие вещи... их нужно видеть самому, рассказывать сложно.
И замолчал опять, а Скайларк смотрела на него.
— Наверное, дело в том, что ночь была очень тихой, очень ясной и светила полная луна. И мы шли вторыми в строю пеленга.
Неожиданно я увидел, что пустыня под нами светится. Нет-нет, ничего необычного. Она всегда так светилась. Но вдруг я начал видеть этот свет. И понял, о чем писали старые летчики, побывавшие там же, где я был сейчас. Пустыня с тобой говорит. Пустыня скрывает в себе сокровища. Их тоже нужно увидеть.
Я подумал: так было тысячи лет. Наверное, наши машины здесь — полная дикость, жуть, оскорбление вечности. И посмотрел на ведущего.
Почему-то луна не освещала нас. В лунном свете, в свечении пустыни, в темно-темно-синем бархатном звездном небе наши машины были видны, как резкие силуэты; их словно вырезали из черной, по-настоящему черной бумаги. И, не поверишь, если что и дополняло картину, если что и было с ней в гармонии, то вот эти три черных тени по бортам от меня. А в моей кабине светились индикаторы, подсветка шкал, по дисплею справа пробегала линейка радара... Мой самолет был не менее важен, чем пустыня, он был вместе с ней, делал еще прекрасней. Ведущий сбросил подвесные баки, я видел их сначала на фоне неба, а уже потом в этом призрачном сиянии; я следил за ними, пока они не растворились в нем до конца и тут понял уже точно: в этой картине не было ни одной лишней детали; и мы, и наши машины, и пустыня, и небо находились в абсолютной гармонии.