Значит, надо излучать как можно меньше тепла. Не включать форсаж. Делать, что угодно, но не включать форсаж. Иначе для ОЛС я буду как на ладони».
Но все пошло не так. Раздался более резкий сигнал, а «крышечка» вдруг прыгнула ближе к центру «компаса», из внешнего кольца во внутреннее.
«Вот оно что. Перешел из поиска на сопровождение. Видимо, у него старые Р-27 с полуактивным наведением. В любом случае, что-то полуактивное. Сейчас будет стрелять... да, наверное, уже выстрелил. Тоже логично — к чему им висеть мертвым грузом? Заодно он получше прощупает меня — что же в точности у меня под крыльями. Включить радар? Нет, уже без разницы.
Он должен сопровождать свои ракеты. До самого конца. А здесь у меня преимущество. Сейчас он увидит».
Довернуть Мэри Джейн в точности на вражеский радар, на индикаторе лобового стекла широкое кольцо и метка «120», то есть, разарретированный AMRAAM — пуск!
Мэри Джейн чуть вздрогнула. Санберн видел, как бледноватая волнистая дымная полоса, увенчанная ярким белым огнем выхлопа, ушла из-под левого крыла и устремилась куда-то в центр кольца на прицеле.
«Вдруг попадет?»
Полоса исчезла вдали.
«Он выпустил одну? А может, две, для верности? Может, и мне выпустить вторую? Нет, пока не надо.»
Крылья у Р-27 очень своеобразной формы — похожи на крылья бабочки. А сама ракета тонкая, изящная, как стрела. Сейчас одна, а то и две такие должны были лететь прямо в лоб Мэри Джейн. А она мчалась им точно навстречу.
«Попробовать сорвать ему захват? Нет! Я все сделал правильно, сейчас он должен сорваться сам».
Так и вышло: внезапно «крышечка» на дисплее пропала. Совсем.
Тот, неизвестный, чужой пилот увидел, что его машину захватила ракета Санберна. Или решил, что захватила. Так или иначе, он начал резкий противоракетный маневр; какие-то мгновения его радар еще пытался сопровождать Мэри Джейн, наводя Р-27, но быстро уперся в пределы сканирования и потерял захват.
«Крышечки» с цифрами на дисплее все не появлялась.
«Может, он ушел на предельно малую?
Может, отключил радар, включил ОЛС и сейчас делает резкий рывок вперед, чтобы все же навязать мне ближний бой, мою погибель?
А может, я в него просто-напросто попал, бывает же такое?»
Санберн перевел радар на излучение: больше не было смысла прятаться.
И тут же увидел противника. Быстрое, музыкальное движение пальцами — и радар перешел в режим сопровождения на проходе; тонкая черточка показала курс этого неведомого Су-27 — он шел точно навстречу Мэри Джейн, пытаясь как можно быстрее сократить дистанцию. AMRAAM Санберна промахнулась; впрочем, то же произошло и с Р-27 его противника.
Еще одно нажатие: из сопровождения на проходе в прямое сопровождение цели. Сейчас тот пилот точно должен увидеть, что его самолет захвачен.
Какое-то время экран радара пересекала вертикальная неподвижная черта, прочно державшаяся за отметку. Но вдруг все изменилось; черта вновь начала гулять влево-вправо, а отметка превратилась в обычный штрих. Срыв захвата!
Вот оно что. Он очень торопится выйти в ближний бой, в клинч. Ушел вниз. Ставит помехи. Какие? Гейт-стилеры?
Неважно! Ставить помехи — это и есть его ошибка!
Вновь перебор кнопок. В прицеле, справа внизу светится отметка «7Н» — Санберн переключился на «Спэрроу», на те, которые впарил ему Рэйзорбэк. Но нет ни кольца, ни отметки о захвате — лишь квадратик, окаймляющий пока невидимую цель, мигающая подпись «стреляй» и короткая аббревиатура внизу — HOJ, наведение на помехи — пуск!
Мэри Джейн снова вздрогнула, но волнистая белая полоса недолго шла прямо вперед; через несколько мгновений она, резко изломавшись, нырнула вниз.
Глубоко же он ушел. Даже не боится вступать в маневренный бой, отдав противнику хорошее преимущество по высоте.
Полоса исчезла вдали.
Санберну даже показалось, что он успел разглядеть какое-то движение на фоне зеленых холмов — и вдруг там, вдалеке возник дымный клубочек взрыва, за которым немедленно пошел черный шлейф.
«Вот как близко он успел подобраться. Еще немного — и я получил бы в лоб Р-73. Мы оба были очень низко. Там, на высоте, где все ракеты становятся дальнобойней, точно бы получил».
— Грифон-1-1, Грифон-1-2. Цель уничтожена. Встречаемся в точке шесть, повторяю, в точке шесть.
— Выполняю, Санберн.
Вот так Скайларк впервые назвала его по личному позывному. Можно сказать, по имени.
Пришла пора уничтожить наземную ПВО, чтоб не мешала работать. И Санберн, и Скайларк уже знали, что наземная ПВО здесь тоже есть.
— У меня две «Тунгуски»
— У меня тоже. Возможны и «Шилки».
«Она права, вот что значит летчик-штурмовик. «Шилок» по миру раскидано очень много, поисковых радаров они не имеют — а значит, и не светятся издали. Светиться они начнут, лишь когда возьмут тебя на сопровождение. А их сопровождение ты и так заметишь. Когда трассы полетят. Нет, хорошо ее учили».
Голос Скайларк был спокойным, деловитым, совсем, как тогда, на полигоне:
— Санберн, займись «Тунгусками». Если будут «Шилки», я их беру на себя.
«И опять верно — она справится. «Тунгуски» создавались, как замена «Шилкам» именно из-за появления таких, как Слишком Мертвый. Решили, что против него снаряды калибра 23 мм — уже недостаточно, надо 30. Конечно, она не собирается принять на себя пушечные очереди из четырех стволов, хотя бы и двадцатитрехмиллиметровых. Просто, если уж начнется дуэль, «Шилка» даст очередь и промахнется. А Скайларк тоже даст — и «Шилку» разнесет вдребезги. Потому что Скайларк не промахивается. Да к тому же, у нее есть «Мейверик». Целый «Мейверик». Неужели это и впрямь ее первый боевой вылет? Слабо все же верится, такое хладнокровие, вспомнить, хотя бы, меня на ее месте»...
— Выполняю, Скайларк. «Тунгуски», — ответил Санберн ей в тон.
«Если никто из них не прячется, не включая своего радара (о, вот это был бы неприятный сюрприз), то у них и впрямь очень слабая наземная ПВО. Рассчитана, скорее, на отражение атаки вертолетов, чем на нас... Очень уж, наверное, они надеялись на этот Су-27. Может, все-таки, он не один? Второй где-то рядом? Нет, ерунда, он бы вступил в дело сразу, они кинулись бы на нас с разных сторон, координируя свои действия. С автоматическим обменом данными даже на старых модификациях Су-27 все в порядке.
Значит, две «Тунгуски». Значит, нельзя подходить ближе, чем на десять километров. Придется использовать HARM. Обе. А если не попадут? А-а, черт... выкрутимся как-нибудь».
На «компасе», на небольшом расстоянии друг от друга, ровно светились две метки «S6».
Нажатие на кнопку — и одна из меток «S6» окаймилась квадратиком. Нажатие за нажатием — квадратик перескакивает с отметки на отметку.
Все, можно стрелять. HARM бьет очень далеко и летит очень быстро. Но таких ракет у Санберна лишь две.
Ладно.
Пуск.
Квадратик перескочил на другую цель автоматически.
Пуск.
Две светлые точки исчезли где-то вдали. Шлейфов не было — двигатели HARM почти не давали дыма.
И метки погасли, сначала одна, потом вторая.
— Я Скайларк, «Тунгуски» поражены, атакуем главную цель, — ей тоже было видно, что радары «Тунгусок» больше не работают.
— Понял тебя, атакуем.
А потом, когда Санберн как на ладони увидел зеленую ложбину посреди леса, то случившееся было даже не работой мысли, а мгновенным пониманием. Спокойным, холодным озарением.