Командир ухватил край гильзы зубами, рванул, чувствуя, как свинец противно заскрежетал по эмали. Пуля все-таки выпала на ладонь.
Бросок — и свинец полетел к бровке. Саян наблюдал, как он рассекает воздух, как вминается в землю и резво отскакивает дальше, катится бочком, заминая чахлые листочки.
А потом вновь отлетает в сторону под действием аномалии.
— Черт!!!
— Не прокатило?
— Твою мать!!!
— А теперь Монолит нам поможет? Как ты там говорил…
— Да иди ты в жопу, журналист!
Саян полежал немного, глубоко вздохнул и пополз наугад.
— Ты чего?
— Молись, журналист! И я буду молиться!
Командир смотрел только вперед. Ему было жарко, по спине стекал липкий пот, на уши давило, и воздух вокруг дрожал. Где-то в глубине сознания Саяна проснулось что-то черное и полностью заблокировало любые проявления воли. Мышцы не слушались, и ему казалось, что он не в силах пошевелиться ни сейчас, ни когда-либо вообще. Ему казалось, что он так и останется лежать навечно парализованным на этой траве, глядя на блестящий стальной шарик и тяжелую свинцовую пулю. Он гнал от себя прочь эти мысли, но они возвращались, с каждой секундой все сильнее и сильнее овладевая его разумом. Разум Саяна постепенно засыпал. «Монолитовец» не понимал, что двигается вперед, что парализовано только его сознание. Он очнулся уже в балке, коридор был за спиной.
— Ну ты и псих! Какой же ты псих! — смеялся Алексей, все еще держась за башмак.
— Теперь ты мне веришь?
— Обуйся! Какой же ты псих!
Саян привалился спиной к глиняной насыпи и начал наблюдать, как выбираются с луга остальные. Тяжелее всего пришлось Бочке, который всю дорогу опекал лысого.
— Ну что, журналист, — повернулся с довольным видом командир к Смертину. — Вера, она ведь не в голове. Разве можно мозгами верить? Мозги отключило у меня совсем! То-то же! С верой можно и в коридор без болтов лезть. Понял?
— Понял, — кивнул Алексей, блаженно улыбаясь.
— Хорошо, что ты первым не полез, всех бы нас загубил… Точно загубил бы… Журналист, ну согласись, что надо во что-то верить. Ну не только в себя же в конце концов. Мы же слабые все, дрожим перед неведомым и глазами хлопаем.
— Саян, я обещаю, что в следующий раз возьму много болтов. Полный карман набью. Честно.
Мамка крался по взгорку, выбирая позицию. Он старался быть хладнокровным, но не мог. Внизу, по аномальному лугу ползли ОНИ. Такие беззащитные и испуганные. Такие жалкие. Самое главное, что среди распластавшихся копошащихся тел Мамка увидел низкорослого «монолитовца».
Митя испугался. Губа предательски задрожала. Ему было страшно. Он панически боялся, что коротышка сейчас ошибется, и Зона его приберет. Сама отомстит. Не оставит на откуп Мамке, которого так любит.
В предвкушении близкого финала у Мити загорелись кончики пальцев и щеки. Нельзя! Никому нельзя его обижать! Он никогда не простит и не позволит. Больше никогда!
Кожа начала зудеть, Мамка раскраснелся и разволновался.
«Надо глубже дышать», — подумал он.
Вдох — выдох. Необходимо хоть немного унять накатывающую ярость, укротить до поры до времени. Щека Мити предательски дернулась. Он почувствовал, что начинает терять над собой контроль, и поспешил к бурьяну, видневшемуся на склоне. «Монолитовцы» оттуда были как на ладони.
Мамка сам так и не понял, как выбрался из «ведьминого круга». Он просто засек одинокий дубок на опушке, закрыл глаза и медленно пошел вперед. Шаг за шагом. Когда открыл, стоял уже на взгорке, будто невидимый лифт забрал его около дуба, а раскрыл двери только метров через сто.
В Зоне нет ничего странного.
В бурьяне кто-то зашевелился. Мамка насторожился, поднимая карабин. Не хватало еще пальнуть и все испортить.
«Не надо этого. Не надо!» — взмолился Митя, приближаясь к кустам.
Басовито каркнув, вспорхнул ворон.
Мамка засел в самом центре зарослей, устроив импровизированное гнездо. Он поломал загораживающие обзор кусты, глотнул воды, прикинул маршрут отхода и принялся ждать. «Монолитовцы» были уже близко.
Кожа Мамки чесалась. Так было всегда, когда он выходил на охоту. Проникнув в Зону, Митя понял, что здесь легко и вольготно. Не шмыгали вездесущие прохожие, не сидели по лавкам бабульки, не верещала надоедливая ребятня. И что самое важное — здесь не было милиции. Ее Мамка боялся больше всего.
Один раз он чуть не попался. Когда в подворотне разбил бутылку о голову одного парня. Тот сам был виноват. Сказал, что дебилам нечего делать на этом свете. Мамка точно помнил, что ударил восемь раз. Бил до тех пор, пока стекло не разлетелось мелкими осколками, запачканными кровью.